И вот, оставив своих людей частью у очага и у шатра, а также поместив поблизости от них под надзор жалкое стадо наших животных, несколько овец да коз, я собрал людей в подобие каравана, в котором, кроме меня, были одни женщины, три в расцвете да две на закате лет, а две - в начале жизни, взял также всех наших ишаков, которых было всего-то три пары, и они были недокормлены, погрузил на ишаков несколько из инструмента, оставленного нам врагами, в которых превратились наши бывшие родичи, взалкавшие чужого и обуянные гордыней, и положил на спины животных хурджины, освобожденные от домашнего скарба, ранее в них помещенного. И когда наступило время около полудня, не самое лучшее для выступления в путь в пустыне вследствие наступления жары, но иного времени у меня не имелось по причине невозможности задерживаться в том негостеприимном месте из-за угрозы нападения, предвиденного Бен Ари, и я дал команду поднять животных и выйти за пределы нашего становища, прямо в превратности странствия.
Конечно, о внимательный слушатель моего неуклюжего повествования, ты знаешь, что мой поход был совсем не подготовлен, но знаешь также и то, что нет в том моей вины, а лишь недостаток времени и средств лежит в основе. Пропитание потребовалось разделить между уходящими и остающимися, и также следовало поступить с запасами дурного качества воды, которые женщины великими трудами создали, принося грязную воду из гельты и кипятя ее на небольшом огне. Оказалось также необходимым пересмотреть одежды и обувь уходящих и остающихся с тем, чтобы снарядить отправляющихся в поход соответственно предстоящим тяготам пути. Обремененный множеством дел и разнообразными обстоятельствами, связанными с подготовкой к путешествию, а также вследствие недостатка помощников, из-за чего исправно делалось только то, к чему я имел непосредственное прикосновение, выступление в путь откладывалось и затягивалось, и случилось только пополудни. Но, как сказано предержащим, всему, начало имеющему, положен конец, а не имеет предела лишь всемогущий господь, да будет он славен во веки веков, наконец наши сборы в дорогу завершились и мы малым и слабым караваном выступили, оставив у шатра слабых, недужных да малых годами и тронутых умом. К каравану тут же присоединились две наших собаки, и я не стал отгонять их, поскольку, напади враги на наше становище, толку от них не приключится, ибо они не тронут соплеменников, сделавшихся противниками, а в дороге они могли бы загодя дать знать о приближении опасного зверя или человека и тем самым дать надежду на спасение нам, так как кроме меня других защитников идущих со мною не было. Неразумно было делить на две неравные части и без того невеликое число моего народа, и противоречило мое решение глубочайшей мудрости покинувшего нас не ко времени (а когда это случается вовремя?) старейшины, но и везти в караване женщину в предожидании родов и младенцев слабых и малых я не мог осмелиться, и от того мое решение было оправданным, хотя и вынужденным и принятым не иначе как в силу обстоятельств.
Старым и мудрым да малым и слабым я отдал ослов, намереваясь поберечь их силы для предстоящих дел, а сам с другими женщинами выступил в путь пешком. Прощание наше не затянулось, хотя я и не старался ускорить прощание женщин с их детьми. Покуда они лобызали их покрытые пылью щеки и приглаживали пальцами встопорщенные непослушные пряди волос, я несколько отошел от нашего становища и заметил направление на восход, отмеченный мной посохом благословенного Бен Ари, который и по смерти своей служил на благо племени. Оборотясь спиною своей к посоху и совместив воображаемой линией прямою вершину посоха и каменный выступ, наподобие заостренной скалы, неподалеку от нашего лагеря, я смог явственно обозначить направление, куда предстояло мне вести свой караван. Вдалеке, насколько мог я проникнуть взором, в мареве наступающего полуденного пекла, на самом горизонте виднелись какие-то каменные холмы, и именно к ним предстояло идти мне и людям моим. И я сошел к своим людям и дал команду выступать, и все они, как один, снялись с места и вышли в путь по одному моему слову, сопровождаемые собаками, выбежавшими вперед и промышлявшими безопасные места. А прочие мои люди оставались у шатра ждать нашего возвращения.
9
Не ранней утренней порой, когда солнечные лучи еще не приобрели беспощадность и сопровождаются если не прохладою, то отсутствием испепеляющего зноя, начался наш путь, а почти в то время, когда солнце стоит в зените и дыхание начинает пресекаться в каждой попытке человека ли, зверя вдохнуть полной грудью. Как ни печалься, но не привелось мне собрать людей в караван раньше того времени, но и откладывать заповеданное мне дело на более отдаленное время я также не мог из опасения людского вероломства и мстительности. А потому, не выискивая причин и оправданий, а руководствуясь лишь тем, что сложилось для нас под гнетом забот и разных бедственных событий, я встал в голове каравана и пошел размеренным шагом привычного к длинным переходам по степям и пустошам человека, не забывая при том соизмерять свои шаги с возможностями сопровождающих меня людей. И вначале ничто не омрачало нашего пути, кроме сильного иссушения и жаркого дыхания пустыни.
И был наш переход сопровождаем трудностями, впрочем, весьма обычными для любого подобного перехода в это время, однако же мои люди, хотя и имели возможность в той, прежней и счастливой изобилием и удобствами жизни не утруждаться, все же происходили из потомства истинных пустынных жителей и принимали как неизбежное все то, что делает жизнь путешественника нелегкой. Так мы шли, размеренно и не останавливаясь, почти весь день, выдерживая направление, которое я заметил по выходе из нашего лагеря, и останавливались на короткое время всего раз или два по нужде да чтобы дать отдохнуть животным и позволить им съесть несколько из скудного корма, заботливо припасенного для них женщинами, а потом, вскорости поднимались и продолжали заповеданный нам путь. К вечеру того же дня, когда даже солнце утомилось нагревать камни и песок и стало направляться на закат - жары, впрочем, от того не убавилось, мы приблизились к тем самым каменным холмам, что я заметил от самого нашего шатра и которые составляли цель нашего дневного перехода. И мы вошли между каменных гор вместе с людьми и с животными, и я увидал, как устали и те и другие, и распорядился сделать небольшой очаг и расположиться на длительный отдых для восстановления сил и принятия пищи, а также для навечерней молитвы и размышления, потребного для меня, в коем я собирался искать основу дальнейших действий для себя и для людей моих и понимания причин и следствий, и что должно делать вначале, а что потом, и от чего следует отказаться вообще, потому что это дело бессмысленно или невозможно, а что не требуется из-за обстоятельств, от нас зависимости не имеющих. Скажу же тебе, о благодарный слушатель мой, что отведение малого времени для раздумий есть признак великого ума и приуготовленности к сложностям жизни, и да будет и тебе дана сладость размышления до того, как сделано, а не после содеянного, когда жалеть чего бы то ни было уже бессмысленно. Очаг же был устроен по моему указанию не на открытом месте, где в темноте ночи он был бы виден издалека и глазу свирепого и кровожадного зверя, и глазу алчущего добычи лихого человека, а в расщелине скалы, разложен малым огнем, только для приготовления небольшого количества горячего чаю и подогрева черствых лепешек, которые иным способом в пищу не годились, и это скудное пропитание было нашим единственным средством поддержания жизни и возобновления сил. Животным в пути время от времени предоставлялась возможность попастись, насколько это не задерживало переход, также и ввечеру стреноженные ишаки, причем я сам наложил и проверил путы, были отпущены для пропитания в скальном ущелье, где местами произрастала чахлая растительность в виде жухлой травы и колючих кустов, называемых верблюжьими, однако и другая скотина, и козы, и овцы, и ишаки, потребляет их в пищу, главным образом в пору бескормицы. Собаки же, нас сопровождающие, будучи истинными детьми пустыни, и не намеревались ожидать подачек у очага, а вскорости после нашей остановки на отдых и ночлег пустились на ночной промысел, и вот уже то ближе, то дальше резкий пронзительный вскрик суслика или тушканчика свидетельствовал охотничью удачу того или другого пса, и вот уже они, отяжелевшие от свежей и жирной еды, приблизились к становищу и улеглись ввиду очага, как раз на зыбкой границе света от костра и ночной тьмы, грезя с открытыми глазами и готовые в одно мгновение броситься на защиту. Утомленные дети и женщины склонились друг к другу, как сбиваются в кучу овцы в отаре после тяжелого перегона с зимних на летние пастбища, и погрузились в сонную дремоту, которая, увы!, погружая в забытье, не дает отдыха измученным телам. Я же встал на первую стражу, назначив себе двойное время бдения, чтобы мои люди могли несколько восстановить утраченные силы. Прихлебывая из пиалы обжигающий настой, в пламени очага я видел знаки и символы будущего и отметины прошедшего и в мареве жара, покрывающем угли, усматривал вероятные признаки ожидающей нас судьбы, которая казалась мне трудной, но не безнадежной, и тогда в моем представлении тяготы казались преодолимыми, но я даже не мог предположить, какие испытания меня и мой народ ожидают в самом ближайшем будущем. И незаметно для себя, к исходу второй стражи, душа моя отделилась от тела и пустилась в самостоятельные странствия в мире подлунном и в мире духов, и в пути своем встречались ей создания удивительные и невероятные, говорящие на неизвестных наречиях, однако же они были мне понятны, и мысли их цвели, как Хорасанская долина в месяце Амшире, и были слова их изысканны, наподобие арабской вязи, украшающей чаши из фарфора толщиной в яичную скорлупу, коими золотом и синим благородным цветом написаны слова пророка и строки рубайев сладкоголосого любителя вина и сладострастных забав и плотских утех Хайяма, изрекшему - пью вино, потому что на дне чаши сокрыт смысл, не обретающийся в другом месте, и так, от создания к созданию и от существа к существу путешествие души моей, летающей без крыл и зрящей без глаз, длилось сколько-то времени, по истечении которого душа вздрогнула и с легким стенанием проникла в отяжелевшее мое тело, и я проснулся.