- Откуда же тебе, о мудрая женщина, - вопросил я ее, - известна тайна тайн Джариддин, и почему ты, возвышенная лишь недавно, стала причастна к сокровенному, если даже изменники, разделявшие с Бен Ари его круг камней, его сотрапезники и его советники, оказались в неведении и не покусились на потаенное?
- Да будет известно тебе, о мой повелитель, что ты назвал меня Мудрейшей перед всеми лишь вчера, а Бен Ари именовал меня так в темноте шатра многие годы, не славословя перед соплеменниками. И знай, что я делила с ним не одно только ложе, но и размышления его, и его надежды, и его сомнения, и его тайное. Что ложе? И невольница за три дирхема, купленная на базаре в Мерве, не разумеющая певучей речи истинной, пригодна для ложа, если смыть с нее дорожную грязь и мерзостный запах рабского помещения, но вся ее принадлежность лишь в женском естестве состоит и в нем же одном и заканчивается. Мне же старейшина доверял сокровенное, поелику тяжесть одинокой мудрости временами невыносима и требует выхода, как молодое вино распирает меха, требуя время от времени развязывать горловину. И я внимала, и молчала и произносила нужные слова в надлежащее время, и старейшина ценил это. Потому скажу тебе, не продолжая - мне известна тайна сокровищницы Джариддин и предназначение ее, и умоляю тебя - прими ее во власть свою.
- Да будет так, - отвечал я. - Вон, вижу я как бы верблюжий караван возлег на отдых, вон, несколько их, тяжело навьюченных, друг за другом, а подле них вижу ослов с меньшей поклажею, сообразно силам и назначению этой скотины, а вон как бы очаг камнями кругообразно выложенный, и подле него, смотри, сидят караванщики с собаками, и пьют кофе, и вдыхают ароматный дым банджа. А поодаль кто-то стоит, может быть сторожевой бдит покой отдыхающих странников...
- Имя этому камню воздвигнутому есть Улус-Хуртуях-Тас, или Большая старуха каменная по-чужеплеменному. А дали ему это имя джурджени, в тех местах кочевавшие номадами, вместе со стадами своими, женами и семьями и со всем скарбом своим. Джурджени ходили в камни молить благополучия, но по скудоумию своему просили о том у бесчувственных камней, потому что иного бога не знали. И если выпадало на них благоволение судьбы, то хладные камни, которые они душою наделяли, благодарили и умилостивляли, и мазали им губы кровью и салом, и молоком, и маслом, и бросали им деньги, и жертвовали ткани, и называли это обрядование на варварском своем наречии сэк-сэк. Или же разводили костер подле почитаемого камня и жгли на нем жертву мясную. А если судьбе не было угодно чаяния джурдженей или иных степняков воплотить, то они плевали в истуканов или бичами их хлестали, или еще иначе свое презрение выказывали, отчего и ведомо, что божественного в них не было, а одна только темнота суеверная.
- А не знаешь ли, как сие место потаенное нашел господин наш Бен Ари?
- Да продлит всевышний жизнь моего господина! И это мне ведомо с его собственных ясных слов. Было время молодости и для него, но и в те давние годы печать мудрости уже отметила его помышления и отражалась во взоре его. Тогда наступил день, когда я увидела его, а он меня, и я открыла ему лицо мое, а он взял руку мою и сказал неизъяснимое и тайное. И он с радостью заплатил моим родителям положенный калым и сделал запись у кади, и я вошла под сень его шатра. А потом, в скорое время, он стал возвышаться среди мужчин, обсуждающих верное и неверное в каменном круге, и так он стал первым в Джариддин, и одним из первых всего племени, и был он велик, и это сгубило его... - и по лицу Мудрейшей скатились скупые слезы великого горя. - И вот, было ему видение, озарило его предвидение многих испытаний и бед, ниспосланных его народу и ему самому. Знай же - имел он дар знать то, что случится задолго до случившегося, так ясно, как будто это уже сбылось. Зная же это наперед, мудрость его простиралась далее, и он мог воспрепятствовать судьбе. А посему, решил он устроить тайное хранилище для своего народа, и несколько времени искал такое место, чтобы оно было недалеко от обычного становища племени, но сокрытое как от постороннего человека, так и от мздоимцев из ближних людей, и вот тогда прослышал он о таком месте, где давнишние джурджени поклонялись идолищам своим, и называли всех истуканов женскими именами - кого Иней-тас, бабой каменной, кого - Хыс-тас, девкой каменной, или вон как тот изрядный валун - Хуртуях-тас, старухой, стало быть. И подумал старейшина - непростое, видать, это место, уже и джурдженей нет в нем многие годы, да и вообще неизвестно, где они и куда откочевали, и есть ли еще такой народ, а имена, которыми они камни в кои веки нарекли, по сей день на слуху, и решил он сам это место посмотреть. А в ту пору многие роды из главного становища уходили в пустыню, чтобы стада не устраивали бескормицу и не мешали друг другу пастись. И мы вышли всем нашим народом, и был он невелик и в те годы, почти такого же числа, как и все Джариддин до недавнего злополучного дня, и вскоре набрели на это место, и Бен Ари воскликнул - Верблюды! И ушел в поиски на многие дни, а мы все встали лагерем почти там, где и сейчас мы стоим, и ждали его два и три дня, и он пришел, измученный и изможденный, и велел откочевывать дальше, и мы повиновались.
- И так мы жили, как жили и ранее, кочевали, и в положенное время сходились со всем племенем, и смогли породниться со многими родами, давали им наших девушек, и брали их девушек за наших сыновей, получали калым и давали калым достойно имени Джариддин, и дважды в год продавали скот, и то, что получено охотой, и то, что принесла земля, шкуры зверей, и приплод верблюжий, ослиный и овечий, и просо, и финики, и другие плоды, и Джариддин имели все необходимое и нечто сверх того. Бен Ари в мудрости своей брал с каждой удачной продажи десятину и никто не посмел роптать на него, ибо знали великое благочестие его и не усомнялись в нем. И дважды в год, проходя караваном в здешних местах, приказывал он становиться лагерем на какое-то время, и уходил один, и только я знала, что он затеял и как осуществил. Истомленный духом и страданиями тела, он делил со мной ложе его и мысли его и говорил - Вот, есть потаенное место в идолище у джурдженей, а в нем есть совсем тайная кладь, и в ней десятина всякой сделки Джариддин, и все это на будущее, на избежание невзгод и на преодоление бед, а не на долгое благоденствие. Ибо настанет день и час, когда оставшиеся в живых вздумают позавидовать мертвым, и не будет у них ни крова, ни пищи, ни оружия, ни скота. И на этот случай я устроил источник и до времени сокрыл его и открою только в нужное время доверенному человеку. Но всевышний располагает не по нашему пониманию и может случиться такое, что мне времени не будет отпущено достаточно или совсем внезапной напастью поразит мое несовершенное тело, или же утрачу я разум, да пронесет господь, да будет имя его вечно-вековечно, сию чашу мимо моих уст, и тогда заклинаю тебя - скажи избраннику моему о потаенной поклаже и возьми с него клятву именем моим употребить сокрытое на благо Джариддин. И еще сказал мне Бен Ари - третий верблюд, левый бок, под тюком, имеющий мудрость да уразумеет. Пойди туда, Элиа!
- Воистину мудрость скрывается в невзрачной оболочке, будто идеальная жемчужина в безобразной ракушке! - воскликнул я. - Непостижимо предвидение, посетившее Бен Ари, и его многомудрие и предусмотрительность. Всевышний да благословит его и да приветствует благословением и приветом вечным, длящимся до судного дня! Заклинаю же тебя, о Мудрейшая, следуй за мной и о бок со мною, иди рядом и находись неотступно при мне, и откроется нам сокрытая до сей поры тайна!
И мы вдвоем сошли с возвышенного места, где и состоялся наш разговор, и пошли к тому камню, который сочли третьим по счету, напоминающим обликом отдыхающего верблюда, и в скором времени пришли к назначенному месту.
11
На перекрестии месяцев Бауна и Абиб, в которое время происходило наше изгнание и последовавшие за ним трагические и необыкновенные события, летняя жара не просто усиливается, а становится совершенно невыносимой, так что даже привычная к лишениям и испытаниям чахлая растительность пустыни почти повсеместно уничтожается, водные источники большей частью иссякают, а в гельтах, где совсем недавно существовали водопои для многих животных, остаются невеликие грязные лужи с затхлой водою, коей вынуждены обходиться как звери, так и несчастные странники, гонимые теми или иными причинами в дорогу. В окончании месяца Бауна жара усиливается многократно. В этом месяце отправляются корабли с зерном, со╜ломой, леденцами, медом и прочим из провинции Кусии и областей Нижне╜го Египта. В нем собирают пчелиный мед и срезают лозы, и уплачивают за них закят, и вымачива╜ют лен, и поворачивают его в течение всего Бауна и Абиба. В следующем месяце становятся обильными сахарные гру╜ши, и особенно приятны финики. Люди со╜бирают оставшийся мед, а воды Нила постепенно увеличиваются. Созре╜вает виноград, из которого делают великое количество изюма для себя и на продажу, а еще собирают желтяницу и заканчивают внесение трех четвер╜тей хараджа. В это время весьма заурядными становятся резкие ветра, приносящие из отдаленных местностей зной и мелкий песок, затмевающий дневной свет и наводящий страх на человека. Каждая из мириадов песчинок обладает острыми краями, иззубренными наподобие лезвия ужасного турецкого ятагана, одно легкое прикосновение которого причиняет противнику страшное увечье. Неисчислимое количество крошечных клинков, перемещаемых сильным ветром, способно в малое время уничтожить любую живность, не нашедшую подходящего укрытия от сей напасти, прекращая ему дыхание, ослепляя и сдирая кожу, высушивая телесные жидкости и превращая заживо в мумию.