- О Элиа, господин мой, чего же будем дальше мы искать в этом бесплодном месте, в месте пристанища джинов и джиний, где человеку нет места для жизни? Скажи мне, если это не противоречит твоему замыслу, когда же соединимся мы с возлюбленными нашими родственниками, оставленными без защиты и без пособления в стеснении и оскудении? Горько нам в отдалении от детей и преполняет душу беспокойство за них.
И я ответствовал:
- Душа моя, благонравная Лебана, вместе с оставленными родичами нашими, и самый малый из них дороже мне части тела моего и части крови моей, и я пекусь об их благополучии, как знаешь ты сама. Разделяю твое справедливое беспокойство, ведь воистину, наши люди ожидают нас в недостатке сил и средств, и некому защитить их в случае большой опасности, кроме как обобрать скорпионов да укрыть от солнца, да поднести еды и питья из оставленных им припасов. Но есть дела житейские, и есть долг предназначения. И то, и другое надлежит справлять в свое время, а одновременно их делать невозможно. Вот, нам выпало предназначенное, стало быть предстоит оно пред прочими делами нашими. Скажу же тебе еще и удовлетворю вопросы твои, ныне пришли мы в место назначенное и пребываем в нем до положенного времени, и время это настало. Как только исполню я по обету, в тот же час и не мигом позже мы выйдем в обратную дорогу, чтобы по прошествии дня пути достигнуть нашего становища и соединиться с людьми нашими. А до поры будь в ожидании сего.
Со мною в караване были две девочки в начале жизни, про которых я думал, что их недостаточные силы, тем не менее, будут полезны в странствии, ведь я не предполагал, с чем предстоит нам встретиться и каким трудом заниматься. Родители этих детей ушли в набег, сделав их круглыми сиротами при живых отце и матери, оставив мне заботиться о них, давать им пропитание и наблюдать за благочестием, что было с их стороны поступком крайне безответственным и самонадеянным. Сейчас же, по прошествии многих лет и событий, о которых тебе, о благодарный слушатель мой, еще только предстоит узнать и удивиться прихотливому движению звезд и планет, определяющих судьбу человека и его бытие, я понимаю, что люди, ушедшие от своего народа на поиски призрачного благополучия и богатства, извлекаемого острием клинка, а не каждодневными трудами, просто-напросто искали возможности избежать трудностей и алкали легкой жизни, в коей, как они видели, женщины в тягостях и дети будут им помехою, а не подспорьем, а потому с легким сердцем и ожесточенной душой бросили их всех на произвол судьбы, однако же счастия в том не снискали, о чем скажу впереди.
Этих девочек, которые не были единоутробными сестрами и не родились в один год, отчего-то назвали сходно: старшую именовали Хадасою, а младшую, только-только вступившую в начало второго десятилетия ее жизни - Хадейрою, работа им была отведена по силе и по годам - ходить за ослами нашего малого каравана, задавать им корму и сводить к водопою, как приведется. Труды им предстояли невеликие, и если бы они происходили в селении, так помимо означенного возложили бы на них много иного по домашнему хозяйству, да вот беда в том, что эту работу они принуждены были исполнять во время многотрудного пути, который и сам по себе есть нелегкое испытание и напряжение всех сил, отчего и небольшое дополнительное затруднение становилось для них почти невыносимым. Жалея детей, я позволил им ехать на мало нагруженных ослах вместе с престарелыми, но и так силы их иссякли задолго до завершения дороги. Сейчас же они сидели прижавшись друг к другу, истомленные дорогой, жарой и неизвестностью, и поглощали худую пищу безо всякого к ней интереса.
Люди мои были измучены и сам я утомился дорогой и бедами, но заповеданное должно было быть исполнено. После малого отдыха я позвал с собою Мудрейшую и мы отправились к тамге, которой Бен Ари отметил место тайной поклажи. При помощи немудрящего инструмента я отворил покрышку и увидел под камнем длинный узкий лаз, в котором мог поместиться лишь лежа, да и то, оставив на поверхности почти всю верхнюю одежду. Не ожидая полной темноты в потаенном хранилище, я не имел никакого огнива при себе, отчего пришлось мне возвращаться к очагу и готовить некое подобие факела из имевшегося под рукою топлива и вервия. Наконец мне удалось проникнуть в пещеру, в коем месте можно было встать во весь рост, однако же высота была совершенно недостаточна для меня, и осветить внутренности ее, и я узрел на каменном полу несколько прочно завязанных хурджинов, большего размера и меньшего, числом более десяти, по виду плотно наполненных и тяжелых.
Мудрейшая по причине лет своих не последовала за мною в подземелье, а находилась снаружи, оберегая меня от неожиданных напастей, которые могли случиться по воле ифрита в любой момент и во множестве, могли и нежданные лихие люди нагрянуть, воспользовавшись нашим немногим числом и слабыми силами, или же дикий зверь, доведенный голодными муками до полного безумия, мог отважиться напасть на меня, заточенного в тесной пещере, или же непрочно укрепленные камни могли осыпаться от самого слабого сотрясения почвы, производимого ударами моих сапог, подкованных медными гвоздями для передвижения по раскаленным камням пустыни. Поэтому-то она и пребывала на поверхности, в меру своих сил руководя моими действиями в каменном чреве. Я же, укрепив факел камнями на полу, принялся проверять содержимое каждой переметной сумы, ибо не зная его, не мог решить, что может потребоваться моим людям в первую голову. Однако Бен Ари настолько добросовестно затянул узлы, что ослабить их и добраться до поклажи оказалось небыстрым и нелегким делом.
В первой же суме из второпях открытых мною лежали серебряные динары и золотые дирхемы в великом изобилии, там были полновесные монеты, чеканившиеся в разное время и при разных правителях, как хороших и вошедших в исторические хроники в ипостаси добродетельной, так и худых, в тех же хрониках отметившихся неизбывной жестокостью, коварством и безразличием к подданным, в городах Шахрисябзе и Мавераннахре, Мерве и Самарканде, Ливане, Кербеле и Бухаре, Угариште и Уре, а еще в Ниневии и в Дели, а также и во множестве других городов и стран, населяемых как истинно верующими, так и неверными народами, погрязшими в заблуждениях, и наверное не было ни единого из некогда славных султанов и халифов, чьи деньги отсутствовали бы там. Между довольно редкими в наших местах крюгерандами встречались во множестве немецкие талеры, тяжелые и большие, а испанские пиастры из золота мечиканских правителей, сожженных на кострах не столько за исповедуемое многобожие, как за обладание несметными богатствами, перемежались связками удивительного вида циньских монет, нанизанных на веревки сквозь имеющееся у них специально для этого отверстие в середине. Золотые червонцы с профилем неизвестных северных царей соседствовали тяжелые серебряные гривны в виде ноздреватых серых слитков серебра весом не менее пятидесяти и даже ста мискалей, на которые, как говорят, можно купить не только дом с имуществом или снаряженный в поход корабль, но и целое поселение с усадьбами, постройками, домашней скотиной и жителями, включая старых и малых, впрочем, чего иного ожидать от дикарей. Тяжелые серебряные фунты, изумительные по своему качеству, на которых изображены не только короли, но и женщины, правившие государствами наравне с мужчинами, хотя и с заметно меньшей мудростью, были украшением клада, собранного Бен Ари, а золотые цехины, чеканенные частью в Персии, а частью в Турции, сияли теплым золотым цветом, на котором каллиграфической вязью были выведены имена пророка и его мудрые слова. Марки из южных княжеств Германии, значительно попорченные властителями тех мест вследствие недостатка серебра, испанские песеты, гульдены из Зеландии и с острова Скагеррак, рупии с именами раджей Хинда и Синда, старинные эллинские драхмы и тетрадрахмы с совами, колесницами и львами, романские сестерции с профилем кончивших дурной смертью тиранов и совсем уже древние деньги - монеты в форме дельфина или в виде шкуры быка, происходящие с разрушенного морскими пиратами и природными катаклизмами Крита - все они соседствовали друг с другом, объединенные мудростью и предвидением старейшины во имя благополучия Джариддин. Никогда в жизни не видел я такого богатства, которым, казалось, можно купить весь мир, и не удивительно, что оно ошеломило меня и ввергло в растерянность чувств.