- Я чувствую в себе силы свершить сие. С темнотою сменю одежды свои на мужской наряд и выйду в дозор и на разведку и сумею разыскание произвесть.
Но Мудрейшая сказала:
- Силы нашей ровно столько, что нужно хитрость употребить для ее усовершенствования и успеха делу. Ты, Лебана, молода и в расцвете лет, и сама по себе добыча лакомая и соблазнение для вожделения лихого человека, а силы сразить его не имеешь, отчего и предприятие твое невезение сулит - и саму себя погубишь, и всех людей. Храбрость твоя сильна и велика, да только одною храбростью не выиграть.
Я же припомнил слова мудрости старой:
- Если твои силы больше вражеских - нападай на него и побеждай, если же силы твои с вражескими равны - сразись с ним, а если враг твои силы превосходит - обмани его, и победишь!
- Воистину! Я своими преклонными годами обману врага и сумею найти выход там, где никому другому не воздастся! - И Мудрейшая изложила нам свой план, и я сказал:
- Да будет так.
Она же прежде всего выбрала самого худого из наших ослов и развьючила его от поклажи, оставив лишь войлочную покрышку заместо седла, и взяла самый худой из наших хурджинов, и поместила в него малую толику еды и того, что могло за еду сойти в крайних обстоятельствах - некие коренья странного вида, и траву сухую, и остатки птичьего гнезда, и кости, солнцем выбеленные, и взяла долбленую тыкву, где вода хранилась некогда, но влаги в ней не оставила ни капли, что должно было вводить в заблуждение вопрошающих, отчего и за каким делом женщина явилась в оазис, ибо жажда принуждает и более сильную натуру унижаться и пресмыкаться ради малой толики питья. Затем Мудрейшая сняла из своих одежд то, что было добротного и оставила на себе лишь изношенное и ветхое, и присыпала голову и одежды песком, хотя они и не нуждались в том, и вот, в таком затрапезном и растерзанном виде она села на осла и погнала его в сторону оазиса открыто, среди бела дня и у всех на виду, а мы же скрылись в камнях и с настороженной опаскою следили за произведенной ею хитростью.
Мудрейшая на осле медленно, как бы в крайнем истощении и напряжении всех ее сил, продвигалась по направлению к оазису, а мы ожидали, когда ей навстречу выскочат на быстроногих дромадерах воины из бедуинов, чьи лица сокрыты платками от солнца, от песка и по обычаю, и захватят ее и учинят ей допрос, на котором она должна была принять единственно правильное решение войти нам в оазис и отдаться на милость народа его или же бежать без оглядки в поисках спасения жизней своих и лучшей доли. Однако время шло и шло и Мудрейшая приблизилась уже к самым пределам оазиса, а никакой деятельности в нем мы не усмотрели, даже людского движения, обычного в таком деле, не было никакого. Точно также невозможно было расслышать никаких звуков, обыкновенно сопровождающих повседневное бытие - ни верблюжьего рева, ни овечьего блеяния, ни звона кузнечного дела, ни плеска воды в хаузе, но мне казалось, что из-за отдаленности нашего схрона так и должно быть. Но вот ясноглазая Лебана тронула меня за одежды и сказала:
- Мудрейшая, господь ей в помощь, да не допустит всемогущий несправедливости, вошла внутрь. - И голос ее от волнения сдерживаемого пресекся.
И мы ждали, что произойдет, еще в течение долгого времени, однако же ничего явственного не случалось. И солнце перевалило полдень и пошло на убыль, но мы не видели ни Мудрейшую, ни кого из жителей оазиса, и стали пребывать в недоумении о причинах сего. И еще время прошло, и Лебана сказала мне:
- Дозволь мне сделать испытание моей судьбы, поелику нет мочи ожидать в неизвестности. Дай мне проникнуть в то место, чтобы узнать загадочность его.
Но я не допустил того, решив про себя самому отправиться в оазис под покровом сумерек и вызнать, что делается в нем.
Так мы ожидали многое время, наблюдая, чтобы к нашему укрытию не подобрались скрытно лазутчики, коих мы подозревали в жителях оазиса, и охраняли наших людей и имущество бдительно. По прошествии же оного, Лебана привлекла внимание мое к некоему движению среди дерев, которое она, как остроглазая, прежде меня наблюдать сподобилась, я же, помимо мельтешения теней, ничего не рассмотрел. Вскоре же мы с удивлением и нечаянной радостью смогли рассмотреть Мудрейшую, которая на осле своем двигалась в нашем направлении, и была она одна, и никто не преследовал ее и не сопровождал, что было по меньшей мере подозрительно. По моему приказу люди затаились, ожидая возможного подвоха, и никто не вышел встречать ее из соображений предосторожности, потребной и преимущественной в непонятном и неоднозначно истолковываемом положении. Она же, приблизившись на расстояние голоса, неожиданно воскликнула:
- Господин! Выйди ко мне, господин мой!
И я, не будучи вездесущ и не будучи всеведущ, повиновался, ибо целиком и полностью доверялся глубине мудрости и чистоте помыслов ее, и мое доверие всегда оказывалось предстоящим перед холодным расчетом и рассудительностью.
15
Яко почитаемая многими из иудеев, а также и другими народами, богоматерь дева Мария, на осле бегством спасавшая себя и чадо свое от гнева римлян, Мудрейшая со спины ослиной взывала ко мне, находясь в сильнейшем душевном волнении и чувственном смятении, и звала меня по имени, и приглашала выйти к ней, преполняемая некими невысказанными новостями. Иной мог усмотреть в этом некую неуравновешенность душевную, пережитым горем причиненную, и поостерегся бы откликнуться на зов ее, я же, доверяя советчице своей, изпервоначально решился выйти к ней и расспросить ее о причинах ее волнения, тем не менее, приказал людям своим оставаться на тех самых местах, которые были им определены в предвидении возможных и весьма близких опасностей от насельников оазиса, а также ждать моего особого руководства, паче оно будет вызвано насущной необходимостью. Сам же вышел из своего каменного укрытия, где и пребывал все время, а оно было несколько поодаль от места схрона всего нашего народа и каравана его, и направил стопы свои прямиком к спешащей мне навстречу всаднице. Она же, как я узрел сие вблизи, не могла и слова спокойно произнесть, и лишь повторяла:
- Господин мой, чудо! Воистину всевышний непредсказуем в деяниях своих, и мудрость его превыше всего есть! Господин мой, Элиа! Идем со мною, сопровождай меня в селение и убедись сам! Прикажи народу своему следовать за тобою! О, Элиа, чудеса явлены нам и справедливостью воздано за мучения наши! - и далее продолжала Мудрейшая произносить слова восхваления и безмерного удивления, и были слова ее во множестве и бессвязны, и привлекательны, и в некотором роде безумны. А потому я поведал ей, что не откладывая долее иду вместе с нею, куда она поведет меня, лишь только дам распоряжения остальным людям, и вернулся в место народа моего. Там же я призвал к себе младшую советчицу свою, Лебану, и велел ей приготовить весь караван к выступлению немедленному и ждать моего сигнала, коим должно быть размахивание одеждами, что отчетливо могло наблюдаться на расстоянии, и этот сигнал означал бы необходимость для всех выйти из укрытия и следовать по моим следам туда, куда ведут они, в сторону не отклоняясь, а если такого сигнала не будет до сумеречного времени, а я сам не возвращусь по какой-то причине, тогда следует подхватить людей и имущество и бежать, куда глаза глядят, и поступать сообразно обстоятельствам, а старшинство над людьми принять Лебане самолично. И она повиновалась словам моим безоговорочно. А я приготовил некоторое вооружение свое под одеждами и возвратился к мудрейшей, дабы следовать с нею неотступно и там встретить судьбу свою, какова она не была бы.
Мудрейшая же моя советчица, как бы взволнована и смятенна не была она, являла же всем обликом своим радость и восхищение, неизвестно чем порожденные, а так как отвечать на вопросы мои она отказывалась, предлагая лишь терпение свое испытать и не пытаться рвать каштаны до той поры, пока они не созреют, мне ничего и не оставалось, как только согласиться с нею и следовать за ней, по мере сил поспешая. Думалось мне, конечно, что ж такого удивительного нашла она в селении, и считал я, что дружественный и гостеприимный хозяин места сего пригласил любезно и безо всяких невыполнимых условий расположиться нам под его сенью, что уже было чудом человеческого участия, чего мы оказались лишенными даже от наших собственных ближайших родичей, однако же действительность оказалась и в самом деле тем, что человеческими способностями предвидеть не дано. А посему, у самой границы оазиса, Мудрейшая спешилась и предупредила меня: