- О Элиа, великий день в судьбе народа твоего, когда господь дал ему тебя в начальники и водители, и под дланью твоей Джариддину быть и процветать воистину. Прости рабу свою за испытание любопытства твоего и искушение добродетели твоей, но сам убедись - всевышний на твоей стороне и провидение над чаяниями твоими простирает крыло свое. Ибо изгнан ты с места родины твоей и от могил родителей твоих, и ты потерял наставника своего не окончив учения и всей глубины мудрости не познав, и ты потерял из своих людей более из того, чем осталось под началом твоим, но остался крепким краеугольным камнем и столпом, свод подпирающим, народу твоему. И вот, судьба благоволит тебе - войди, и владей, и восстанет племя твое из праха, в которое обращено насильниками над законом, и ныне, и присно.
И я вошел в селение чрез малые ворота в каменной стене, оазис огораживающей, и был поражен и озадачен.
И в самом деле, что есть предел мечтаний изгнанника, если не кров и очаг, и вода, и пропитание? И что открылось мне?
Как драгоценность, в пустой породе ясным светом сияющая, лежало предо мной обезлюдевшее селение, и дома стояли, и деревья плодоносили, и угли очага еще хранили жар под пеплом и золою, и плескалась вода в хаузе, чистотою своей соперничая с глубиною неба над головой, и я с народом моим сию драгоценность снискали во владение.
- О, мать мудрости моей, что же это и какова причина этого есть?
- Войди далее, Элиа, и увидишь селение, в котором дома есть и имущество есть, и урожай не собран, и запасы в закромах, и оружие есть, и водой хауз полон, и некоторая часть домашнего скота есть в отдалении, а людей нет. Вернее сказать, люди здесь проживали жизнь свою, как всевышним установлено и как по людским законам надлежит, до того самого злополучного дня, когда братья твои по крови, чужого владения алкавшие и живота чужого не жалеющие, сюда не пришли и очередным вероломством своим и гнусною хитростью предательски на народ сей не напали. Вот, смотри - след от крови на пороге дома сего, где хозяин пал, и вот кровь на поле, где ппахаря убили, а в доме найдешь место, где смерть с клинка ближнего твоего сорвалась и жизнь похитила у хозяйки дома и имущества, и у детей их, вины не имеющих и греха не изведавших.
И я шел по селению, и входил в немногие дома, там бывшие, и видел все так, как Мудрейшая повествовала мне, и слова ее были как острый нож, правдивые и сияющие, и пронзающие душу безжалостностью, потому что это мое племя прошло здесь и путь его смертью безвинных отмечен был.
Селение же само по себе невеликим представлялось, было в нем лишь семь глинобитных домов с плоскими крышами, как у всех пустынников, имеющих обыкновение возводить долговременные и удобные постройки, а не легкие шатры, поделанными из тонких жердей, опирающихся на подпорки и покрытые пальмовым листом, и иные немногочисленные дома были о двух этажах, а иные имели лишь одно жилое помещение и тондур во дворе, да несколько хумов для разного зерна и фиников. В середине же селения помещался отрада всех истомленных жаждою и истинная драгоценность каждого оазиса - наполненный водою не очень большой, но изрядной глубины хауз, источавший благость прохлады даже в полуденный зной. Его обрамляли, наподобие изящной оправы искусной работы, посадки финиковых пальм, а также айвовые, фиговые, тутовые, померанцевые и лимонные деревья, дававшие и необходимую тень, и пропитание жителям. В тени деревьев виднелись заботливо ухоженные плантации, на которых росли египетского рода огурцы, вызревали арбузы и дыни и некоторые пряные и лекарственные травы, что указывало на особое внимание жителей селения к своим нуждам, ведь не во всяком большом и богатом дворце имеется достоянный внимание и разнообразный огородный участок, не говоря уже и о том, что выращивание изысканной растительности есть дело нелегкое и требующее громадных знаний и недюжинного увлечения, что представляется вещью не менее редкостной, нежели самые редкие и таинственные ремесла и умения, и более странной, нежели о том принято полагать. Глядя на все это изобилие, мне╓ измученному невзгодами и изверившемуся в счастливом завершении исхода моего народа, удивительным даром представлялось само существование этого непостижимого места и зловещим казалось полное отсутствие насельников его, потому что представить оазис в пустыне бесхозяйным моя практическая сметка, воспитанная на недостатке всего и всегда, жизненный, пусть и невеликий, опыт, напрочь отказывались. Настойчиво требовал я от Мудрейшей разъяснения сего, она же, беспрестанно повторяя только - Чудо, чудо! - ответствовала, что в скором времени мне самому откроется загадочная тайна селения. И мне ничего не оставалось, как только следовать за провожатой моей, и внимать ее словам, и открыть чувства свои для восприятия, и скажу тебе, было чему удивиться и чем озадачиться.
Итак, с того места, где вошли мы в селение через малые ворота в стене оазиса, увиделось мне, что он невелик весьма, но ухожен и устроен с весьма необычным для феллахов разумением и изысканной заботливостью, которые обыкновенно более внимания уделяют плантациям и полям, нежели собственным жилищам. Из того, что открылось мне, я мог уразуметь, что селением сим владел небольшой и немногочисленный род, в который входило несколько семей, считая по числу домов - шесть и даже менее того, изобильный имуществом, но не имеющий сильного покровительства или собственного военного отряда федаинов, и занятый большей частью или преимущественно мирным трудом, возделывая землю, выращивая нелегким трудом урожай и содержа некоторое, небольшое, количество домашнего скота, немногие из которых толклись в небольшом краале, наподобие обычного загона, совместного для овец и коз, а вот вьючного скота, а тем более верблюдов, пригодных для быстрого передвижения и военного налета, я в те поры еще не увидал, из чего и заключил о мирном нраве жителей места сего. Судя по благоустройству и виду селения, счел я, что предводительствовал над людьми его мудрый и справедливый, расчетливый и умелый, тароватый, запасливый, предусмотрительный и набожный человек, и под его рукою люди и имущество их укреплялись и процветали. Я же прошел от ворот селения к хаузу его и в очередной раз убедился в благоразумности жителей, которые содержали хауз в чистоте и в порядке, а вода в нем, в чем я самолично постарался немедленно удостовериться, была сладкой и прозрачной. Хауз был как бы сердцевиною всего поселения и средоточием жизни его, поскольку дома находились по одну сторону его, а посадки - по другую, а место для скотины было отведено за растениями, где оно находилось частично под защитой тени их, а также не оскорбляло взгляд и обоняние человеков. Брега хауза оказались выложены плитняком самым затейливым и изощренным образом, и в этом проявилось особое пристрастие его жителей к украшению своего бытия. И мы вдвоем пошли к домам их, и входили в дома, и видели следы сражения в них.
В одном доме, который я назначил домом самого предводителя места сего, там было два этажа и обширный двор, каменной стеной, впрочем, весьма грубой работы, обнесенный, что создавало закрытое помещение для его, по всей видимости, многочисленной семьи, однако же ни единого человека в доме и во дворе не обнаружилось. Тондур уже остыл и лепешки, в нем готовившиеся, без присмотра сгорели и обратились в уголь. При входе в дом было брошено некое одеяние подвид галабеи, на котором отчетливо угадывалась кровь. Далее в доме, на его нижнем этаже, усматривались следы ожесточенного сражения, в котором хозяину нечего было противопоставить силам нападавшим, и он потерпел поражение, достойное в случившихся обстоятельствах. Насильники же, ворвавшиеся в дом, нанесли ему множество ран, из которых обильно кровь истекала, что и было несомненно следами подтверждено, и этот мужественный человек вскоре от них преставился, а ворвавшиеся в дом грабители, переходя из помещения в помещение, последовательно убили - там - женщину, что видно по разрубленному монисту, лежащему в крови, вероятно, жену домохозяина, судя по дорогому виду и значительному весу украшения, а там - молодого юношу, пытавшему оборониться домашней утварью и подручным оружием, которое пригодно для домашних работ и заготовки дров и хвороста, а против дамасской стали нападающего клинка бессильно и бесполезно, и этот юноша в одночасье пал под двумя-тремя рубящими ударами, и кровь его обагрила выпавший из ослабленной руки топорик, употребляющийся для измельчения мяса в начинку для мантов. Нападавшие не пощадили и малых детей, свивальники и детская одежда в углу имели кровавые следы, ни работников, которые нашли гибель свою там, где исполняли положенные труды, кто у тондура, кто у колодца, кто у входа под сень дерев, за которыми заботливо ухаживал, и так все это благородное семейство, взраставшее и собиравшее имущество в течение долгих лет и многими трудами, в небольшое время оказалось под корень изведено и изничтожено навсегда. Во всех в других домах та же картина повторялась, а я обошел их все, что были там, и везде было одинаково, лишь число убиенного народа разнилось - где семья многочисленнее, там и крови, и разрухи несколько увеличивалось, впрочем, незначительно, потому что нападавшие были сильнее и действовали энергично и напористо, и почти не встречали сопротивления, ибо не от кого было получить его.