Произнося же такое перечисление, учение сие, уничижая человеческое достоинство и принуждая признаваться его, как в греховных и осуждаемых, не только в совершенных действиях, но и в невысказанных намерениях, существующих в разуме человека не иначе, как в форме побуждений, произведенных природными его склонностями, роднящими его такоже и к животной природе, в коей все есть безгрешно, ибо неосознанно, требует клясться в виноватом отношении к вышней силе, чем человеческая свобода воли искореняется, ведь и действительные греховодники, свершившие убиение, или покражу, или иное что злое, могут отныне говорить - на сие воля божия, а я против нее не устоял, и имеют не более, чем духовное порицание и епитимью, тогда как выступили они не против учения, коего почасту и не знают, и не признают, а против законов человеческих, главный из которых - живи и дай жить.
Вообще же в открывшемся мне учении усмотрел я некую инфернальную тягу и стремление к погибели, как собственной смерти адептов ее в надежде на вечное блаженство, так и на уничтожение мира сего, которое они именуют Концом Света, и которое якобы должно произойти к объявленному времени, и даже дату времени сего назначают с точностью и известным постоянством время от времени, однако же ни единого предсказания такого рода до сих пор не сбылось, о чем у них, впрочем, принято умалчивать. Хотя, размыслив о предмете сем, нельзя не усмотреть в нем определенной справедливости, ведь предсказание такое, производимое регулярно и с небольшими промежутками между ними, в конечном итоге непременно принуждено сбыться, поскольку всему, что имеет начало, положен конец, так что остается лишь указать на любое его время и число.
Книги же сего учения восхитительно поэтичны и составили бы редкостные жемчужины в ожерелье из того, что написано в этом мире, если бы к ним не относились так преувеличено серьезно и с неподобающим пиететом, что совсем не способствует утверждению об их будто бы божественном происхождении, тем более, что все оригиналы текстов давным-давно утрачены и замещены разновременными копиями, написанными где по памяти, а где и попросту сочиненными в пересказе и переложении. Однако же и в существующем виде книги эти воистину божественны смыслом и красотой своею:
И семь Ангелов, имеющие семь труб, приготовились трубить.
Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю, и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела.
Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью. И умерла третья часть одушевленных тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла.
Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде полынь; и третья часть вод сделалась полынью, и многие люди умерли от вод, потому что они стали горьки.
Четвертый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца, и третья часть луны, и третья часть дня не светла была - так, как и ночи.
И видел я и слышал одного Ангела, летящего посереди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трех Ангелов, которые будут трубить.
И пускай если бы только из одного Экклезиаста состояло все это непоследовательное и противоречивое учение, стоило бы оно того, чтобы пересечь бурное море и страшную пустыню, лишь бы прочесть эти возвышенные строки и восхититься ими, и прозреть душою, и возвысить дух свой от неизъяснимой красоты его.
Подобное же учение, разве что более закосневшее в своих предубеждениях и страдающее еще большей непоследовательностью, бытует среди разных арабских, турецких и прочих иных народов и племен, которые считают единым богом своим Аллаха, к коему взывают пятикратно в день, а в день пятницы и в праздники - многократно, произнося: Ahir bu tuygunibizga Olloh berdiku или аль-Алла-инш-Алла, нет господина превыше Аллаха, превознося при этом не сына божия, как искупителя скверн людских, а пророков, открывшим людям истинное учение и научивших их закону, главным из пророков почитая Мухаммеда из Медины, которому сие открылось по божией воле. Учение же таково, что являет собой более свод законов и правил, нежели рассуждение о смысле жизни и о том, что есть истина, а что не таково, отличие же от прочих верований в крайней степени нетерпимости его последователей ко всем инаким, и их призывается не переубеждать, а истреблять со всей безжалостностью и жестокостью. Правила же этого учения полагаются исходящими свыше, а от этого никакое покушение на них, пускай даже в форме безобидного сомнения, считаются совершенно недопустимыми, а нарушителей сего ждет кара скорая и кровавая, ибо жизнь как единственную и непреложную ценность адепты ее не ценят совсем, что уж явно противоречит основополагающему постулату - уж если провидению угодно стало наделить нас жизненными способностями и душою, стало быть сохранение и укрепление того и другого возложено на нас неким высшим законом в виде самой главной обязанности, что представляется подлежащим оспорению лишь недомыслием объяснимо.
Само по себе учение покорности, изложенное в аль-Коране, составляет свод правил, изложенных на примерах из жизни, и правила эти ясны и сострадательны, и хороши и полезны весьма, а язык книги весьма изящен и должен потакать самому требовательному вкусу. И законы эти не хороши и не плохи, а соответственны тем народам и условиям, в которых они принуждены существовать как местами и климатом, где они исконно обитают, или куда они были переселены более воинственными и сильными пришельцами. От внимательного читателя не ускользнет главное правило, сквозь все это учение проникающее, вроде прочной жилки, на которой держатся, не распадаясь, все нанизанные на нее многоцветные бусы, а именно - востребование полнейшей покорности от исповедующего его. Сура "Открывающая" именует почитаемого ими Аллаха Гocпoдом миpoв, сущность которого, как явствует из дальнейшего, весьма противоречива, ибо он милocтивый и милocepдный цapь в дeнь cyдa, но жестокий и беспощадный к любому и каждому иноверцу, и требует не менее, чем погибели его. И в каждой суре призывается - бойтесь Аллаха вашего, ибо он возмездие по грехам вашим, и хотя законы, изложенные там, хороши и обстоятельны весьма, и зачастую высшую людскую справедливость устанавливают, однако же воплощаются они отнюдь не разумением человека в их несомненной полезности для него самого и для окружающих его, а исключительно страхом пред ликом ужасного и свирепого владыки, что не есть хорошо, ибо мнение самого человека и его убеждение в необходимости следования закону отрицается, как маловажное и ненужное. Аль-Коран, без сомнения, писан человеками осенянными свыше и богодухновенными, но в чем-то вследствие ограниченности человеческого понимания непоследовательными хотя бы по той причине, что богу приписываются ими качества людские и низменные, вроде хитрости, богатства, мстительности и жестокосердия, вот, сура "Корова", которая есть справедливейший и просветленный кодекс правил жития для всех людей, вдруг говорит, что Aллax пoиздeвaeтcя нaд иноверцами, или будет жечь их огнем, или ослепит и лишит дара речи, что для всемогущего и всеведущего, управляющего всеми мирами
(а в этой суре сказано: Oн - тoт, кoтopый coтвopил вaм вce, чтo нa зeмлe, пoтoм oбpaтилcя к нeбy и cтpoил eгo из ceми нeбec. Oн o вcякoй вeщи знaющ!)
выглядит странно и нелепо.
Законы пустыни, где каждая крупинка чего бы то ни было полезного на счету, где нет и не может быть никакого излишества, где опасностей куда больше, нежели удовольствий, а кровь людей горяча и не имеет особой ценности ни для них самих, ни для противников или сродственников их, проникли в суть учения сего и позволяют народам, его исповедующим, жить и множиться там, где другим сие несподручно или же попросту невозможно. Муслихиддин Саади в своей книге "Бустан" так напутствовал некоего владетеля, передавая ему изысканным стихом правила правления, на которых держится до сих пор что убогая бахча нищего феллаха, что богатейшее царство: