-- Позволь мне досказать этот закон до конца, уважаемый, - обратился я к страннику, учтиво перебив его речь. - Дай мне доказать тебе и всем в оазисе, что и нам известны законы пустыни, и мы исполняем их так же, как и все прочие. Ибо хотя и имеем мы при себе оружие, служит оно лишь нашей защите и никогда не будет употреблено для нападения. И завет о том, что в оазисе всегда царит мир, хотя бы за его стенами бушевала самая жестокая война, знаем мы и свято чтим его. Да не возникнет ни у тебя, ни у кого здесь, иного помышления о нас и наших промыслах. Не корсары мы, не разбойники, наподобие диких сельджуков, о которых мне доводилось слышать, будто бы им случалось нарушать законы оазисов, и оттого происходили смертоубийства и разрушения, и вода, собиравшаяся в хаусах поколениями, уходила в песок, а плодоносящие пальмы высыхали и более не годны ни на что, кроме сжигания их в костре. Мы и не аравийцы, снующие на своих быстроногих дромадерах между оазисами и переносящие лишь сплетни да слухи, да грабящие купеческие караваны, не способные дать им достойного отпора, а не торгующие, как подобало бы сильному племени. Мы и не мстители, как гончие псы выискивающие в пустыне обидчика, дабы поступить с ним по законам кровной мести и талиона, и даже считаем это дело недостойным, ибо сказано пророком, в этих местах почитаемым - оставь зло совершившего, ибо достаточно ему и того, что он сотворил. Мы не более, чем путники, идущие дальним путем за некоей целью... и нет в нас угрозы ни людям, ни законам, ни оазису.
-- Кто же вы, и зачем идете, путники? - спросил странник, хотя, мне думается, он сразу уразумел, что ничего истинного от меня он не услышит, и я ответствовал:
-- Есть и другие законы, и один из них - не выспрашивай у человека того, что он не должен сказать тебе и что тебя, таким образом, не касается, ибо услышишь то, что тебе не понравится. - И, надо сказать, не сильно понравился мой ответ страннику, однако же крыть ему было нечем, ведь такое правило действительно существует и почитается в тех краях, как завет предков, не одну сотню лет насчитывающий. Так что странник был удивлен, что и мне таковое мудрствование ведомо, а настаивать на своем ему не получалось, так как все мои слова слышали и кто мог, тот уразумел. Поэтому странник сказал:
-- Твое слово против моего слова - и нет ничего. Кто станет свидетельствовать, что в твоих словах одна только правда, если я вижу, как блестят копья твоих стражников? Кто знает, что в твоих вьюках, которых на каждом верблюде по четыре, а на осле - по два? Кто откроет, что за люди тебя сопровождают, ведь до сего дня прежде мы видели одного только твоего проводника и нам ведомо, что этот человек тот самый, кем он назвался.
-- Надо ли понимать тебя таким образом, что наш проводник уже приводил караваны в Данданкан и его имя тебе известно?
-- Имя его нам неведомо, потому что о нем мы его не спрашивали, да и без надобности это, ибо имя человеку дается не по делам и не по наклонностям его, а прихотью родителей или сродственников, и больше прячет его суть, нежели проявляет... Одного Аллаха имя, да живет он вечно вековечно, являет собой истину истин и силу сил, да и то лишь искушенному, а истинного имени Аллаха знать дано лишь избранным. Что с того, что он назвался перед тобою Абусиром сыном Дашуровым сыном Бибановым сыном Эеноферовым из рода Мукабаллова? Что уразумел ты из этой родовитости? Знавал ли ты Дашура или Бибана прежде и надлежаще, чтобы судить, каков будет их сын? А что ты скажешь об его матери и материнском роде? Может статься, не одним только материнским молоком питала его мать, но и кровью своего рода и ненавистью своего рода также. А для другого вопроса скажу тебе, что тот, кто назвал себя Абусиром перед тобою, приводил сюда караваны, служа проводником в них. И семь раз он приходил в оазис проводником и уходил проводником, а в восьмой раз пришел он проводником, а ушел человеком, оставившим здесь душу свою, и сейчас тело его рыдает, оттого что душа его здесь, а встретиться с ней уже не можно...
-- Об удивительном вещаешь ты, странник! Как же можно расстаться душе с телом, которое не есть иное что, кроме как оболочка и вместилище для эфирной части нашего естества, и остаться при том живым и дееспособным? Доводилось и мне слышать о нечто подобном, когда великие маги путем долгого учения и сугубого воздержания и крайнего умерщвления плоти, а также употребление крепчайших опиумных эссенций и настоев смолы камедного дерева, достигали этой способности, но неведомо мне, оставались ли они после этого на земном круге существования и надолго ли человеческое в себе сохраняли... А будет тебе знать, что маги суть посвященные жрецы поклоняющихся чистоте огня, и образ их мыслей непостижим прочим. И чтут они чистоту во всем, чистоту в воздухе, и в воде, и в земле, а наипаче в огне, и когда черному Ариману сподобится умертвить кого-либо из их народа, не могут они хоронить тело ни по какому из известных нам обычаев, то есть ни бросить в воду, как то творят исповедующие Брахму жители Мохенджо-Даро, ни закопать в землю с богатыми дарами, женами и невольниками, как одетые в штаны и остроконечные шапки мехом наружу степняки, усеявшие ныне великие по протяженности земли и погубившие своими кривыми луками и изогнутыми стальными клинками цветущие некогда Бактрию и Согдиану, ни сжечь на костре, как поступают многие народы, считающие огонь очищением для души, ибо он уничтожает мерзостно воняющий разлагающийся труп и освобождает душу, и возносит ее в небо к престолу вседержителя... И вот, когда Ариман устроит свое злое дело и погубит кого-то из огнепоклонников-магов, они немедленно несут его в дом поодаль от селения, называемый кед, и нет крыши в том доме, и кладут усопшего прямо там, под открытым небом, дабы секли его дожди и высушивало солнце и дикие птицы слетались расклевывать плоть, а в местах, где такие птицы редки или не приучены питаться падалью, там держат голодных собак единственно для того, чтобы они питались мертвыми телами. И лишь после года срока, когда от тела останутся немногие кости, очищенные животными, солнцем, дождями и ветрами, сродственники усопшего могут прийти в кед и забрать эти кости для дальнейшего почитания, потому как веруют, что разложения в них больше нету, а лишь содержится малая частичка очищенной от праха души, и кладут с песнопениями толику костей в ящик, согдийцами именуемый оссуарием, или костевместилищем, и несут с великой торжественностью в свою родовую усыпальницу, которую называют хранилищем душ, и берегут ее место укрытия от посторонних старательно, а на ящике рисуют подобающие случаю картины из жизни их богов и великих людей... Но в том случае с Абусиром, как бы удивителен он не представился тебе, душа уходит из тела навсегда, ибо связь их хрупка и предназначена только на один раз за всю жизнь, и твоих слов, странник, о разлучении тела Абусирова с Абусировою же душою, я не слышу и не разумею.
-- Сократи твои речи, - довольно грубо отвечал мне странник, по всей видимости, неприятно пораженный глубиной моих познаний и широким кругозором выдающегося путешественника. - Ибо что глупцу не объяснить словами, умный постигает с единственного взгляда на предмет. Поистине, мы все принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! Нет мощи и силы ни у кого, кроме Аллаха, высокого, великого! И душа наша нам не принадлежит, сколько бы ты не утверждал обратного, а если ты примешься спорить, то не утруждай себя, а яви на деле хотя бы одно подобие из того, что ты наговорил нам. Ведь если скажет тебе мудрый "черное" на белое, мудрость твоя заключается в том, чтобы согласиться с мудростью того, кто мудрее тебя, не вступая в пустые пререкания, а если он скажет "белое", не спрашивай, почему его мнение изменилось, а прими его как дар благости, которая тебе недоступна.
-- Слушаю и повинуюсь, о странник, - не стал я спорить с ним, потому как спорящий с женщиной и помешанным сокращает свое долголетие и уничижает собственную мудрость. - Но скажи, как получилось, что Абусир после пребывания в этих местах утратил свой покой?
И тут вспомнилось мне, что при найме его проводником в это путешествие, едва ему стоило услышать название Данданкан, как выразил он полное согласие с моими условиями, которые были хотя и справедливы, но суровы весьма, поскольку человек, идущий в услужение, отдает не только свои руки и голову, но и самого себя, как бы в неволю, и знающие люди редкой профессии, как банщики, способные отворять кровь, или лекари, умеющие исцелять дурные хвори и изгонять нежеланный плод из чрева неразумных женщин, также как владеющие даром отыскивать верную дорогу в пустыне проводники, горазды торговаться, предлагая свои услуги. Да, сказал я себе самому, а ведь ты не обратил внимания на поспешное согласие проводника, и не задумался, что движет им при таком случае. А вдруг это не проводник вовсе, а тайный наводчик свирепых пустынных бродяг-разбойников, убивающих не столько ради пропитания или роскоши, а больше из жажды крови невинных людей? Или способник какого-нибудь черного волшебника, для которого погубить караван есть сдержание обещания злому ифриту, джину или джиннии за ее дьявольское сладострастие? И я вынужден был вновь и вновь вопрошать себя - где были твои глаза и не затуманил ли ты свой ум чрезмерным употреблением маковой росы, изобильной в этих землях?