Употребление же чая, когда это не обычное запивание еды и не способ согреться, стало для них особенным способом для встречи с гостями, в котором приглашенные и хозяева, как в игральном представлении, которые также весьма любимы там, обладают собственной ролью и обязаны играть лишь так, как им полагается, а не иначе. Другими словами, потребление чайного напитка из сугубой утилитарной функции утоления жажды преобразовано усилиями многих поколений в род философского и эстетического занятия, имя которому тя до, или Чайный путь, и надобно знать тебе, о мой слушатель, что путем, или по-ихнему - до, именуется у них это самое философствование, и кроме чайного пути есть путь меча - наука и искусство в одно время о фехтовании на мечах, или кен до, и еще свод правил о воинской доблести, или буси до. Вся процедура, на которой обмениваются любезностями и выпивают чай, именуется тя но мэ, и происходит она, как и положено театральной игре, в специальном помещении, как будто на своего рода подмостках. С раннего утра хозяева наряжаются в праздничные кимоно и отправляются к известному особенной чистотою и вкусом источаемой воды роднику по воду, где и набирают бамбуковыми, и не иными, черпаками потребное количество, которое несут в особый чайный домик, где есть все, потребное для церемонии. В назначенное время являются гости, по обязанности приносящие с собою специальные для такого случая сладости, после чего все вместе наблюдают за кипением воды в чугунном чайнике над углубленным в пол очагом, за истиранием в пыль чайного листа, за завариванием чайной пыли и взбиванием напитка в густую пену бамбуковым веничком, потом все с многочисленными поклонами и декоративными жестами пробуют получившийся в итоге многих усилий чай и вкушают крохотными порциями сладости, жестами же многословно благодарят друг друга и расходятся, и в течение всей многочасовой процедуры всякое говорение долженствует относиться исключительно к положенному предмету церемонии! Сама же по себе процедура не пресекается исключительно чаепитием, а включает в себя строительство и убранство самого чайного помещения, соответствующее времени года декорация его растениями и изображениями, предметами и утварью. Зимою надлежит в токонома чайного дома поместить соответствующее сино, гармонично соотносящееся с веткою сосны или иным зимним цветком, вроде камелии варуби, для чего, скорее всего, потребуется сино цилиндрической наружности, тогда как для повилики, присущей летнему времени, более подойдет плоское сино или даже лакированная тыква-перехватка. Точно также и для напитка, который не столько утоляет жажду, сколько способствует общению и наслаждению, соответствует не всякая любая посуда, а особенная, помещающая в себе не только чай, но и доставляющая удовольствие своим цветом, формою, а также и историей сего предмета. Так, почасту наивысшею ценою обладает не идеальной чистой формы чашка, а вышедшая из-под рук выдающегося мастера многие годы назад и сохранившаяся в перипетиях времени и человеческих страстей, вроде названных по имени матера чашек орибэ, которые ценны как прикосновением искусной руки, так и временем, когда они создавались, ведь с той поры прошла не одна сотня лет и, вкушая чай, невольно представляешь руки (мужчин ли, женщин ли, ибо чашки орибэ, хотя и бывали парными, однако же мужская женскую не повторяла ни формою, ни цветом, ни отделкою), которые держали сии сосуды, и губы, что прикасались к их краям. Я же отношусь к такого рода людям, которому, даже если иные обычаи и кажутся странными, однако же надсмехаться над ними почитаю за несдержанность нравов и ограниченность ума, и оттого принимаю чайную церемонию таковой, как она есть, а уж участвовать в ней или нет, это частное дело.
Корни и истоки сего чайного действа полагаются отнюдь не в гастрономическом удовольствии и к лукулловым пиршествам никакого отношения не имеют, а взрастают, тонкому стволу бамбуковому подобно, из присущего всем без исключения тамошним жителям - от властителей и владетелей до крестьян и нищих - особенному душевному чувству очарованности миром, что каким-то образом определилось для них изначально, а все последующие поколения наследовали сие и наслаждались в его созерцании. Как они утверждают, гармоническое основание мира заложено в момент его творения в виде хонкадори, которое можно переложить как "Изначальный образец", а можно, и следует, ибо ближе к пониманию - как "Первоначальная песня", ибо творение мира суть тот же творческий акт, как и любое другое усилие, что гармонию порождать способно, вроде стихосложения или слагания звуков в мелодию; так вот, поскольку изначальная песня уже заложила в мир гармонию, человеку надобно всего лишь, не вторгаясь в ткань бытия грубыми проникновениями, наблюдать внимательнейшим образом, и откроется ему Путь красоты, который единственно способен произвести сердце сопричастным горестям и радостям другого.
Оттого и подразумевается (но вслух отнюдь не произносится и уж ни в коем разе в споре не утверждается!), что в чайной церемонии главным является не злоупотребление вкусом, а сокровенная встреча чувств в подходящее время года и в надлежащем окружении из утвари. Предназначение ее - очищать душу от дурных мыслей, прояснять сознание и привести к свободе духа. Тя до заключает в себе истину ваби-саби, что есть красота суровой простоты и просветленной печали, чему сопровождение соответствующее предоставляет до предела простая и тесная чайная комната и простота форм всей чайной утвари, творя окружение с одной стороны простым почти до примитивного, с другой же предоставляя ему распространяться вплоть до бесконечности. Как тебе должно уже неизбежно открыться, о мой благородный слушатель, в таких ограничениях и строгости принципов пребывая, далеко не во всякое время чайная церемония уместна, так, в пору первого снега или в дожди, или в пору упадания желтых и красных кленовых листьев она соответствует вложенной в нее сокрытой сути, тогда как в жаркий летний зной вряд ли проникнешься ее прелести и постигнешь ее благотворный результат.
Знаменитый мастер чайного пути, сэнсей Сэн-но Рикю изложил четыре принципа чайного ритуала, переведя на письмо передававшуюся изустно многовековую традицию, в которых признал гармонию, чистоту, спокойствие и почтительность. Сказать лучше его мне не суметь, потому повторю лишь то, что заложилось в памяти моей из его слов - в природе все согласуется, и гармония есть сознательное избежание противоречия духа и окружающей его красоты, установление через усилие воли преимущества законов бытия перед собственной неудовлетворенностью, и постижение истины, которая и есть красота. Чистота же, в любом смысле, есть отсутствие лишнего и неуместного, что относится как к грязи, так и к обуревающим мыслям дурного склонения, что и дополнительного толкования не требует. Успокоение ума дает способность видеть вещи такими, как они есть, а не искаженными вожделениями, алчностью, неудовлетворенностью или завистью; в конечном итоге и самого себя узришь неискаженным и придешь в лад с самим собою. А уравновешения достигнув со всей вселенной, возродится в душе почтительность, коя не позволяет ранить другого и причинить ему обиду, ибо все есть едино и, посягая на другого, наносишь поранение самому себе.
Все есть неслучайное проявление, все приходит в мир свыше - и дела небесные, и дела рук человеческих, отчего и не подлежит умалению а должно сохраняться от посягательства. Приходя же к постижению сей созвучности, вспомни Вималакирти сутру: "Если мысли чисты, то все чисто, если мысли нечисты, то все нечисто", и начни самоестественно с себя, не требуя от окружающего некоего "первого шага", после чего якобы и ты готов измениться, ибо это - противоречие. Мацуо Басё сказал: "Кто не видит во всем цветка, тот дикарь. Изгони дикаря, следуй творящей силе и вернешься к истине".
Истина есть красота, что не означает вечности красоты. Красота постоянна и изменчива, она заключена в неповторимости - мэдзурасиса - каждого мига бытия, красота есть не неизменность мертвого, а отражение одной преходящей сути в другой, что исключает для яматосцев сотворение красоты путем повторения одного и того же, что другие народы именуют узорочьем. Красота, а соответственно - истина - каждый раз рождается заново. Довелось мне видеть и примеры такого понимания красоты, пребывая в Киото в садах Рёандзи, в котором кроме камней ничего иного и нету, однако же расположение необработанных камней на земле произведено неизвестным создателем таким изысканным способом, что внимательное созерцание их направляет душу в поток успокоения и очищения и изумляет редкостным сочетанием простоты и бесконечной глубины. Достойно удивления также и то, что для очищения мыслей подразумевается отнюдь не погружение их в сонную одурь, а постоянное движение ума в наблюдении, сопоставлении и размышлении, тогда как внутреннее глубинное состояние ума должно пребывать в полном покое, что, прежде всего, сложно постигнуть, а затем, не будучи вскормленным с младенчества этой традицией, еще сложнее объяснить себе процесс, который даосы объясняют так: "Колесо движется потому, что ось неподвижна", отчего озарение достается лишь полным напряжением сил, и не всякому доступно есть.