- Замкнем двойную дверь золотым замком,
зажжем лампу, чтобы наполнить комнату ее бриллиантовым светом.
Я сброшу одежды и смою краску и пудру,
рассмотрю картину, украшающую подушку.
Нет радости, сравнимой с наслаждениями ночи, -
зазвучало уже на ханьский манер трехголосое песнопение, производимое, кроме флейтистки, еще и играющими на уде и кеменге, и меж голосами отчетливо слышались звоны, что исходили со стороны тара и сагата, и казалось, в моей душе пролегла глубокая трещина между мною самим и миром бытия, преодолеть которую возможно лишь крайним напряжением сил, но нет силы одолеть окутавшую меня истому - ах, все прошло, все прошло, и я одинок во всей вселенной, и нет ничего окрест, что бы послужило якорем ладье моей жизни!
Струнные инструменты постепенно стихли и умолкли, а мелодию остались вести только най да дарабукке, и если най нежным голосом выпевала благословенную жалость с примешанной к ней верой в неизбежное успокоение, страна которого лежит где-то в дальнем далеке, то глухая барабанная дробь скорее будоражила, как бы сомневаясь в справедливости напевов флейты; а вперед выдвинулась фигура танцовщицы, которая, семеня ногами, не вышла, а выплыла предо мною, как иной раз из тумана выплывают призрачные фигуры дэвов и джинов, но ведь про тех доподлинно известно, что передвигаются они без ног, на завитках субстанции навроде дыма, что позволяет им перемещаться в материальном мире.
Но вот и най умолкла вовсе, и лишь барабанная дробь подтверждала - мелодия не закончена, а перешла в ритм, и в действо вступила танцорка, резко повернувшись кругом, так что легкие, но многочисленные одежды ее всколыхнулись и поднялись кверху, будто лепестки лотосов, поднятые ветром. Неожиданного для меня в этом танце не было - на всех марокканских базарах танец с вуалями зрелище обыкновенное, и далеко не всегда волнующее и привлекательное, хотя часты такие мастерицы этого дела, что называется - глаз не оторвешь, а некоторые танцуют безо всякой музыки, отбивая ритм голыми пятками на огромном барабане, на коже которого весь танец свершается, но такое изумительное зрелище есть уже настоящая редкость, собирающая множество любопытствующего народу.
Как и положено в этом роде плясочного искусства, тело танцовщицы покрывало не менее семи вуалей, каждой из которой традиция приписывает определенное значение: есть отдельное одеяние красоты, любови, здоровья и плодородия, есть власти и волшебства, а есть вуаль, повелевающая течением самого времени, все они вместе и каждая сама по себе скрывает женщину, которая для каждой исполняет особенный танец, сопровождаемый особенным в каждом случае ритмом барабана, так что перед вами разворачивается не один танец, а целых семь, а по окончании каждого женщина снимает с себя вуаль так грациозно, что само это движение приземленного и утилитарного свойства есть неотъемлемая часть танца, и даже не всегда удается уловить (а наблюдающим его впервые - так вообще никогда не удается), когда и как танцующая избавляется от очередного слоя своего кокона.
Четкий и ровный ритм дарабукке указал на начало танца первой вуали, и женщина закружилась передо мною, переходя от одной стороны духана на другую, переступая такими мелкими шагами и так часто, что образовался совершенный вид скольжения по каменному полу, как будто бы птицы, плывущей по воде. Танец красоты изображал изящество и гармоничность каждого движения тела и всей их совокупности, но все, что допустимо было ей показать, она делала лишь легко взмахивая руками и поводя плечами, а сквозь легкую кисею, завешивающую ее лицо, смутно виднелись полузакрытые глаза и полуоткрытый рот с жемчужной полоскою влажных зубов, поблескивавших под тканью. Как удивительно, - подумалось мне. - Есть явленная откровенно красота, и ты говоришь о ней - вот, это прекрасно, и никто не спорит с тобою, и ты сам не сомневаешься в увидено, настолько это откровенно и ясно. И есть красота, что открыта, что подобна сияющему сокровищу под спудом в темноте хранилища или солнцу в густом тумане, когда его идеальная форма не видна вовсе, а есть лишь намек на нее, но ты не испытываешь мучения сомнением - что это, ведь уверенность в истинности открытой тобою неявной красоты пришла к тебе неким пониманием свыше, родилась не из созерцания предъявленной тебе гармонии, а из домыслов о ней, сочиненной из многих, но косвенных признаков, и этот род красоты отчего-то дороже тебе и кажется ценнее, нежели та, что всем доступная лежит на поверхности. Отчего эта парадоксальность сопровождает тебя всю жизнь? Что же суть красота - форма или же содержащийся в этой форме незримый пламень? Ах, какое сладостное мучение возбуждали во мне размышления о сути показанной мне лишь слабым намеком красоты, я едва не упустил мгновения, когда незаметным движением тела танцовщица освободилась от первого покрова и вуаль невесомо поплыла в сторону, и в тот же самый миг ритм дарабукке несколько сменился, стал глуше и в нем проскользнули оттенки неудовлетворенной чувственности, и тут на помощь в плетении мелодии пришла най, и начался танец вуали любви.
Исторгаемая из чрева най мелодия застыла на одной ноте, лишь усиливая или уменьшая ее громкость, и мне послышалось, что где-то около или вокруг меня легко дышит женщина, и дыхание ее источает аромат цветущего грушевого дерева, и я осязаю, но видеть ее не могу, и даже узнать ее по имени мне не дано. Движения танцовщицы, почти неотличимые от предыдущего танца, неуловимо изменились, кружение тела сопровождалось сладострастным выгибанием его, как изящно и упруго прогибается бамбуковая поросль, если надавить рукою на средостение, скользя ладонями по телу самодостаточною лаской, она переходила от бедер к груди и поднималась выше, касаясь кончиками пальцев лица и оправляя убранные под сафу, увенчанную прорезного золота курсом, тяжелые темные волосы. Там, где пальцы прикасались к телу, в нем как будто происходило чувственное напряжение плоти, отражавшееся волнением на ее наполовину скрытом лице, волнующееся дыхание прерывисто вздымало грудь ее и заставляло трепетать одеяния. Взор ее рассеянно и напряженно метался по сводам помещения духана, будто бы силясь в беспорядочно мятущимся по ним теням распознать того, кто лишил спокойствия ее чистую душу и принудил к охватившему ее непреходящему волнению души, но не находил и не мог найти его, и в этом была бездна трагической безысходности, выхода из которой, к сожалению всех, нету совсем, а все поиски не иначе, как напрасны. Мне же привиделось - нет совершенной гармонии в этом мире, даже и в лучших и высших проявлениях чувств, что только дарованы нам всевышним. Ибо всецело отдавшись любви и позволив обосноваться в груди своей жажде отдать все возлюбленному своему, наивно ожидать катарсиса сему чувству, ведь отдать все проще, нежели принять все, а разделение, увы мне!, более естественное состояние здесь, нежели единение. Дело добра - связывать, дело зла - разделять. Разделение есть второе имя зла и таково же второе имя лжи. Три источника имеют влечения человека: душа, разум и тело. Влечение души пopoждaeт дружбу, влeчeниe yмa пopoждaeт yвaжeниe, влeчeниe тeлa пopoждaeт жeлaниe. Сoeдинeниe тpex влeчeний пopoждaeт любовь. Одной любови между человеками дадено свойство соединять, а ничему иному, но скажи мне по-правде, чего больше в мире этом - добра ли, зла? А танцовщица подняла руки над головою, и вуаль любви упала с нее оземь.
Танец этот, как утверждают, был придуман африканской чернокожею рабыней по имени Без в честь Хатор, почитавшейся в Египте божественной крестной матерью всех ее жителей, а также и богинею плодородия, коя управляет урожаями, плодовитостью домашнего скота, изобилием рыбной ловли и охоты и наделяет младенцами тех, кто испрашивает их у нее, одновременно исцеляя и женскую, и мужскую немочь по этой части. Эта самая невольница Без прославилась тем, что танцевала всем гибким и подвижным телом своим целиком, а не так, как в обычае у других народов: вот, кельты танцуют одними ногами, отбивая в своем ривердансе безумную чечетку, тогда как руки и лица их остаются совершенно неподвижными и бесстрастными, или как индусы танцуют, жестами рук изображаю историю божественных приключений, застывая при этом надолго в одной позе; Без же танцевала так, как только в чернокожей Африке умеют, когда и руки, и ноги, и заостренные груди, и глаза, и сотни заплетенных косичек, и ожерелья из раковин и костей, и одеяния из луба, травы и шкур - все движется в едином диком, но гармоничном движении. А Без добавила в этот танец еще и движения животом, который стал танцевать как бы сам по себе, волнами изгибаясь, с боку на бок перемещаясь, а еще и кругообразно двигая пупком, чем и заслужила особенную милость Хатор. По поверьям же относительно танца этого, а в разных краях они разнятся, как ночь и день, танец такой есть исключительно сильное средство соблазнения, более даже действенное, чем истолченный в пыль носорожий рог, тайно в питье добавленный, а еще и проявление искренней чувственной радости и приносит удачу. Дабы Хатор умилостивить (впрочем, другие народы таким способом иных богов тешат, а некоторые так и совсем не видят в нем ничего священного, почитая за род обольщения и удовольствия), традиция велит танец танцевать босиком и на голом полу, а не по коврам, чтобы земля с ногой танцовщицы без помех соприкасалась и во вхождение входила. По той же причине, что Хатор покровительствует женщинам, а не мужчинам, костюм танцовщицы обязан не скрывать тела ее, а открывать искус ее женственности и привлекательности, отчего под покрывалами всеми других покровов, кроме украшений разных да красок - хны на пальцах и ступнях, рисунков на лодыжках, сурьмы на бровях да сливового дерева угля на ресницах - так и совсем нет, а драгоценности, что надеваются на нее, имеют вид изобилия мелких цепочек, прозрачных бусин, развевающихся шелковых шнурков да монеток, которые при движении не столько прячут, сколько дразнящее приоткрывают прелесть танцорки; излишне же при том говорить, что танцовщицы все как на подбор молодые и красивые, ибо старости иной удел и иное священнодействие, ведь и божественное покровительство у нее другое. А той порою танцовщица уже сбросила с себя вуали, олицетворявшие здоровье и плодородие, и осталась в трех последних одеяниях.