- Что ж, и такого рода торговля ведома мне - купил подешевле, получил выгоду, пока сам пользовался, да и продал поскорее, покуда еще товар в цене. Насколько оно соотносится с человеческим в душе каждого из нас - так об том каждому самому только и судить, а осуждающий другого лишь сам себе вредит, ведь в своем глазе бревна не видит. Однако ж, жемчуг, что часто носят, играет весело и завсегда яснее того, что лежит в плотном поставце под постелью...
- Господин, не прикажешь ли привести эту женщину в покои твои?
- И то верно. Говорение не есть дело, а дни наши измерены и сочтены, и число их не столь велико, как хочется нам. Кубок жизни, увы!, не бездонен, и вина в нем недостает, чтобы упиться. Приведи же ее ко мне.
И вот я, покачиваясь от выпитого и от банджа, с кружащейся головою и нетвердыми ногами, опираясь на руку духанщика, что он мне услужливо протягивал и с готовностью силу и крепость свою предлагал, покуда я устанавливал свои ступни так, чтобы они не подламывались подо мною и на опрокидывали меня на ковры, но и с тем я справился, и скажу, это не самая большая беда жизни моей. Вдвоем мы успешно миновали помещения самого духана, в коем, помимо меня, желающих отдохновения насчитывалось всего ничего, так что я справедливо усомнился в доходности сего заведения, впрочем, может торговле в нем лишь время не благоприятствовало, поскольку был разгар базарного дня, когда весь народ занят делом и ему не до кейфа. Положенным сроком добрались мы до помещения, что сдавали мне в караван-сарае за совершенно безбожную цену, хотя, если рассудить, иного заведения такого рода нигде поблизости не имелось, а потому и высокая цена могла считаться справедливою, впрочем, сие меня нимало в тот момент не занимало, предвкушая в мыслях разные картины, что вожделенное воображение рисовать гораздо способно. (Скажу же тебе - все это вздор и суета, и представления с видениями ничто в сравнении с происходящим вкруг да около ежедневно и ежечасно; вот только число поэтов, чтобы живописать это, немногочисленно весьма, да и чтобы прочитать то, нужно читать беспрерывно с рождения и до смерти своея; ибо жизнь твоя - она та же книга, а точнее - манускрипт, ведь ваяется она твоими руками собственными.) А добравшись до комнат, с наслаждением погрузился я в выстланную ковром мягкую хорасанскую софу, предназначенную мастерами, ее сотворившими, для неги и удовольствий.
- О господин, - щебетал щеглом, забравшимся в виноградник, духанщик, - обходись же с назначенной тебе драгоценностью благородным способом, а не подобно нечистой и мерзкой свинье, что предпочтет чавкать навозом и отбросами, нежели украшаться светлым жемчугом и блистающими алмазами; ведь есть вещи, сообразные в соответствующем месте и безобразные во всяком другом, даже многоцветье рубинов с изумрудами выгребной ямы не украшает...
- Уж не полагаешь ли ты, что гость твой сродни со свиньею?! - гневно оборвал я духанщика. - Или ты считаешь, будто бы ничего слаще, окромя гнилой урючины, я и не едал никогда?
- Ах, нет, это мой язык, скудоумием направляемый, невольно обидел тебя, но то лишь по незнанию да по простоте душевной, а не умыслом ведомый...
- Ха, объясни мне еще, что видел ты одно, думал о другом, а произносил третье!
- Истинно так...
- Тогда в твоей драной шкуре, должно быть, сидят аж трое духанщиков - один ворочает глазами, один - языком, а еще один особенный - мозгами, да только никак не договорятся друг с другом!
- Господин, я, ничтожнейший, всего лишь хотел сказать тебе, чтобы ты был поласковее с отданной тебе.
- Ее зовут ради удовольствия, а не в жертву!
- Слова господина моего исполнены мудростью и пониманием.
- Говори тогда арабским ясным наречием, на котором каждое слово называет только одно, а не великое множество! Что тебе нужно сказать?
- Господин, не порицай недостойного! Невольница, что тебе отдана, из достояния хозяина моего наилучшая, из алмазов - чистейшей воды, из смарагдов - без единого изъяна, из жемчугов - несверленая правильной формы, подобная полной луне, из кобылиц - чистокровная и необъезженная. Господин, тебе дано сокровище, обходись же с ним, как с сокровищем.
- За это плачено деньгами полновесными...
- Ах, господин, покупая тело, не оскверняй души. Чистая душа нуждается в благородном окладе, что хранит и защищает, а обнимая объятием крепким, не угнетает и не наносит повреждения. Соловей в саду поет, а в клетке умолкает навсегда. Вот, ты видишь розовый бутон, покрытый росою, и душа твоя поет и радуется, но ухвативши его в кулак, что получишь ты? - Комок мятых листьев и толику воды, в коих нет уже ни прелести, ни аромата, и обладание твое обернется душевным разочарованием да усталостью. Одно и то же достижимо сквозь разные врата и по разным путям - можно взять силою, можно хитростью, можно лестью, можно обоюдным соглашением, можно подкупом, можно угрозою, можно терпением. Тако же и в еде - можно жарить, можно есть с ножа, можно варить, можно употребить сырое, можно есть из корыта и с дастархана - все одинаково в насыщении, разница лишь во вкусе.
- Ах, духанщик, слова твои подобны сурам Аль-Корана, хотя и греховно сравнить тебя с пророком - в каждом из них семь смыслов, и каждый из них есть вершина мудрости! Сладкоречивый мед из уст твоих таит в себе жало змеи и остроту булата. Мне ли не знать о многих тропах, что из одного места к другому ведут, и тем сходны они, да вот только в остальном все различны: одна коротка, да безводна, другая долгая, но безопасная, и нет на ней ни зыбучих песков, ни становищ разбойников, третья всем хороша, да караван-сараи по ней все как один убоги и неопрятны, а по четвертой в колодце вода стухла, а еще по одной пойти, так и себе сапоги сносить, и верблюдам ноги в кровь стереть. Ведомо мне, что и одоление сродни дорогам, так и города многие пали - кто осадою, кто приступом, кто предательством, а кто союзом дружелюбным. Постигни и ты - сам я тоже искушен в том, что выделка одного руна возможна по разному мастерству, и от одного получишь шевро и замшу, а от другого - ничего, кроме дырявой да жесткой керзы на самое непритязательное употребление.
- Твои слова пригодны, дабы оправлять их золотом да носить украшением в назидание поучающимся! Воистину, ученость в глазах твоих и словах твоих.
- Учение мое не в медресе, а под палками в тяжком переходе, когда с одной стороны дикий зверь, с другой - хищный разбойник, а с третьей - вероломный да алчный караванщик. Но в одном ты прав, это хорошее учение, и пропитало оно кровь и кости мои куда вернее, нежели мудрость книжная. Так что не страшись отдать мне драгоценность, я не швырну ее в пыль.
- О господин, видел я и то, как обуянные страстью обращались в животное из самых благородных состояний людских...
- Бандж с вином или вино с банджем не самая лучшая приправа разумности и воздержанию отнюдь не способствуют, как и иное превышение даже любого самого утонченного и благоприятного. Уверяю тебя, опьянение у меня твои слова устранили почти что полностью, открыв глаза разуму. Знаешь, крик боли еще никогда не увеличивал наслаждения моего, хотя встречал я и таких, и во множестве. Оставь же опасения свои.
- Господин, вот дорогое из достояния моего, и предаю тебе ее в руки твои. Будь с ней учтивым подобающе.
- Так открой ее глазам моим.
- Всякому делу свое время. Тебе же предстоит прежде всего время наслаждения зрелищем, в коем игра ума призвана обострить удовольствие до предела почти что невыносимого. Тебе покажут ее четыре раза, и каждый раз в новой одежде, и одна одежда будет крыта золотом, для того, чтобы ты видел драгоценность облика ее и постиг, что уплаченная тобою цена не покрывает и малой части настоящей стоимости, что дадут за нее с удовольствием и с радостью, будучи выставленной в нужном месте да в известное время, и другая одежда будет из лучшего шелка, не того, что ткут в стране Хань, он хотя и изумительно красив и великолепен, но более радует глаз, чем в самом деле таков, каким выглядит, а того, что привозят окольными путями и многою частью - морем из страны Ямато, где он плотный и ровный, и окрашен не яркими цветами, не в пурпур и не в лазурь, а нежным оттенком мокрого дуба или мертвой бирюзы, или лепестка лотоса, или пера журавля или совы; тебе ведомо, что шепот пробуждает в душе волнение более глубокое, нежели самый громкий ор и крик. И еще одно одеяние будет заткано дорогими камнями и золотым шитьем, на котором имя пророка и здравицы во славу его; назначение убранства сего в сиянии, ибо обозрев совокупность его от верху до низу и супротив, принужден будешь осознать, что даже блеск рубинов, смарагдов, яхонтов и алмазов не затмевает нежного сияния лика ее, которое как бы светозарно своим собственным светом, наподобие лунного. И эти три перемены одежд будут сопровождать прислужницы и тихая музыка, и она пройдет мимо твоих глаз многажды, а прислужницы ее, что каждая есть бриллиант и сокровище, покажут тебе, что с нею никто вокруг сравниться не годен. А последняя одежда будет только для твоих глаз из такой тонкой коптской хлопковой материи, которая тешит взор и не прячет очертания тела под нею, так что якобы сокрытое оказывается более притягательным, нежели совсем обнаженное, и она войдет к тебе без прислужниц, а музыка всякая прекратится, и тогда, молю тебя, вспомни мои слова о множестве троп, что все ведут к одной вершине, но путь по каждой различен.