– …Мы здесь, по-твоему, в игрушки играемся? В джеймсбондов, мать их так? Или у тебя седалище отвалится подойти и лишний раз под тент заглянуть? А если там враги? Бармалеи, иху налево, со взрывчаткой?
– Да какие враги-то, товарищ капитан? – вполне искренне недоумевал салага. – Это ж наша машина! Мы ж их утром сами выпускали. Там Серега «Кусок» и Пашка…
– Пашка-промокашка! Глянь, разведка, какие дебилы нам на смену придут!
– Здорово, Арифмометр!
Дементьев поморщился, но пожал протянутую Святом руку.
– Как ты, Стась, его терпишь?
– Привык, – усмехнулся Полоз.
– Чего на связь-то не выходили? Козырь уже все глаза проглядел, чуть ли не бригаду на поиски собрал.
– Случилось что? – Полоз насторожился.
– Да кто ж его знает? – хмыкнул Дементьев. – Мне не докладывают. Но по смене передали: как появишься, ноги в руки и дуй в штаб.
Полоз кивнул. Пока они говорили, Свят умудрился ухватить в дежурке кусок вяленого мяса и теперь жевал на ходу, не обращая внимания на рассвирепевшего Дециметра.
– Нехорошо, брат, – протянул Якут. – Обобрал человека, ужина лишил.
– Не боись, оленевод. Арифмометр от голода не загнется. Глянь, какая у него ряшка – тебе такую за всю жизнь не наесть. Что там про Козыря, Стас?
– Срочно в штаб.
– А пожрать-помыться?
– Помоешься за меня.
– Я уж лучше за тебя пожру.
«Волна», тараном прокатившаяся до Салехарда, самым непостижимым образом пощадила военную часть да и городок «за забором» помяла не слишком. В бывших казармах, общежитии и панельных пятиэтажках кипела жизнь, четко расписанная новым порядком. Больше всего досталось северо-западу городка, и теперь от двух улиц и опустевших домов Белояр охраняли блокпосты. В «Обдоре» любили попугать молодняк страшилками про тени за пыльными стеклами окон, «белых духов», способных влиять на мозги и даже выманить за блокпост, и «дикарей», якобы живущих по подвалам и не брезговавших человечинкой. До сих пор по казармам бродила байка, пущенная Святом, о рейде в логово «дикарей» и найденных останках двух пропавших с блокпоста новичков, от которых остались только «обглоданные кости и ремни с пряжками». Сам Полоз никаких теней и «духов» не видел, а вот дезертиры поначалу в брошенных домах действительно обитали. И рейд был. Только совсем другой.
– Опять метешь, Мельпомена?
Голос Свята вырвал командира из не самых приятных воспоминаний.
– Давай, давай, дармоед. Работай резче.
На дорожке, ведущей к аллее Славы, скрипел метлой скрюченный, похожий на мартышку, плешивый субъект в телогрейке и грязных штиблетах. Бросил на Свята злобный взгляд, сморщил обезьянье личико, цыкнул щербиной между передними зубами. Некогда заведовал субъект не самым мелким в Зауралье театром, почитал себя «свободным художником» и все пытался привить несознательным массам «настоящее искусство», разбавляя классические постановки «новым веянием» в виде полуголых баб и отчаянно матерящихся Ленского с Онегиным. Волей судеб занесенный сюда катаклизмом, он не нашел понимания у Козыря, пытался бунтовать и сколотить «оппозицию», за что был не раз бит, периодически сиживал «в застенках» и регулярно привлекался к общественно полезному труду. Даже проходя мимо, Полоз ощущал волнами исходящую от этого маленького человечка ненависть – к нему и Святу, к аллее Славы, к форме и построениям, к Козырю, метле, серому небу над головой и собственной планиде, так и не давшей выбраться отсюда «к цивилизации».
– Вот ведь бесполезная скотобаза, а? – в очередной раз завелся Свят. – Нет, Стас, ты мне скажи, это только нам так не повезло или вообще?
– Ты не прав, брат, – ответил за командира Якут.
– Это в чем же? Куда мы только эту «творческую интеллигенцию» не пихали! На ферме они работать, видите ли, не могут – «я певица, а не доярка»! Шить не умеют, готовить – та же байда. Помнишь эту? Как ее там? Дашу Лучистую? Посуду мыть – это тебе не книжонки про «банкиры тоже плачут» кропать! Так чего, Якут? Где я не прав?
– А Марья Петровна? А Нотя из библиотеки? А Шилов?
– Ну, Марья Петровна – это святое, – неожиданно быстро сдался Свят, видимо вспомнив гренадерские стати и суровую длань заведующей клубом, и на этом дискуссия скисла.
У штаба Полоз свернул к бетонным ступеням, постоял, провожая взглядом своих. Свят, мощный, с пышными пшеничными усами, ни дать ни взять варяг или славянский богатырь, и худощавый, юркий, с узкими черными глазами Якут представляли колоритное зрелище. Но для Полоза они были семьей, «родней», единственными близкими людьми. Так сложилась жизнь, и изменения вряд ли предвидятся. Рейд. Койка в казарме. Шумно, конечно. Зато не воешь по ночам.