— А, это бывает. Меня в Первую мировую контузило — снаряд немецкий перед моим бруствером разорвался, — так я оглох на неделю. Само потом прошло. И у тебя пройдет.
— День-то какой? — настойчиво напомнил Михаил.
— Девятое июля тысяча девятьсот сорок первого года. Уж восемнадцатый день, как война идет.
Сердце у Михаила упало. И в самом деле — занесло его во времена тяжкие, годину лихую.
— Наши где?
— Это какие? — Дед хитро прищурился.
— Ты не кружи, дед, — я наш, русский.
— Вчерась объявили — немцы взяли Борщев, Опочку, а сегодня наши оставили Житомир.
— Ничего себе!
— Ты что, в самом деле ничего не помнишь?
— Какой мне смысл тебе врать?
— И верно — что я тебе сделать могу? А что это у тебя за форма такая? Летчиков живьем я, правда, не видал. Но на фотографиях в газетах сталинские соколы в регланах кожаных, с портупеей. У тебя же рубашка рваная и оружия нету.
— Какой, к черту, реглан в июле? Это же плащ, его осенью носят.
— А! — удивился дед.
Мысли в голове у Михаила путались. Самое начало войны, немцы прут на Москву, многие наши части разбиты, отступают. Много техники потеряно, неразбериха. Вот, пожалуй, и все, что он мог припомнить о первых днях войны. И похоже, выглядит он не по-военному, раз даже дед засомневался. А про то, что парашютистом был, вообще молчать надо. Примут за немецкого диверсанта — и шлепнут.
— Дедушка, поесть ничего нет?
— Есть немного.
Дед достал из узелка кусок ржаного хлеба, вареную картофелину, вареное яйцо и луковицу. Расстелил узелок на пеньке.
— Усаживайся.
Михаил с жадностью набросился на еду. Такое ощущение, что неделю не ел. Дед внимательно смотрел.
— Ешь жадно, вроде как давно не ел. А лицо брито начисто. Как так?
— Перед полетом брился, а покушать не успел — вылет срочный, по тревоге.
— Вона как.
Михаил подчистил бережно — все до последней крошки, стряхнул платок и вернул его деду.
— Спасибо, батя. Так где наши? Часть свою искать пойду.
— Сейчас куда ни пойдешь — всенепременно на какую-нибудь часть и наткнешься. Туда то на машинах едут, то пешими идут. Иди к деревне — военных уж всяко встретишь. Вот по этой тропке и ступай.
Дед показал палкой направление.
— Прощай, батя.
— Тебе удачи — летунов, значит, своих найти.
Михаил пошел по тропинке и вскоре вышел к деревне в десяток домов-изб. И почти сразу огорчился: к деревне не подходили столбы — стало быть, электричества и телефона здесь не было.
Он встал за кустами жимолости и начал наблюдать за деревней. Вроде тихо. Людей не видно, только куры роются в пыли да поросенок иногда хрюкает у кого-то на заднем дворе.
Михаил уж было решил подойти к ближайшей избе, как услышал тарахтящий звук. На лесной дороге с противоположной стороны деревни показались два мотоцикла с колясками. Один остановился на околице, другой въехал на единственную деревенскую улицу и встал посредине. Из коляски не спеша вылез мотоциклист. Михаил чуть не вскрикнул: «Немец! Настоящий немец!» Фашист был рослый, в стальном угловатом шлеме, в серой пропыленной форме, с пистолетом на поясном ремне. Вот дела!
Пригнувшись, Михаил бросился в лес, прикрываясь кустами жимолости.
Почувствовав себя в безопасности, он остановился и осмотрелся: тропинка, которая вела к опушке леса, была знакома. Михаил направился по ней к деду.
— Слушай, дед! Ты что же мне не сказал, что в деревне немцы?!
— Какие немцы? Не было там никаких немцев!
— Сейчас только видел, своими глазами.
— Быть такого не может! Про Смоленск в сводках ничего не говорили.
— Дело твое: я тебя предупредил.
Михаил вновь направился в глубь леса. Если немцы здесь — то, скорее всего, разведка. В лес они не полезут: им для прохода техники дороги нужны. Эх, пулемет бы сейчас, а у него из оружия — ничего. И ситуация скользкая. Наши солдаты его за парашютиста приняли, а немцы, если поймают, в лучшем случае в плен возьмут, а в худшем… О худшем думать не хотелось. Вот блин! Он на своей земле, а как загнанный заяц по лесам бегает, ото всех скрываясь.
Все-таки надо выходить к своим войскам. Хорошо еще знать бы, где свои.
Высоко в небе, с левой стороны, раздался гул моторов. Михаил запрокинул голову. На высоте около тысячи метров за нашим истребителем гнался «мессер». Ме-109 догонял «ишачка», как прозвали поликарповский И-16. Раздался едва различимый треск пулеметно-пушечной очереди. Наш И-16 задымил, заложил левый вираж и начал терять высоту.
— Прыгай! — заорал Михаил.
Летчик как будто бы услышал его. От истребителя отделилась крохотная фигурка, и почти сразу же раскрылся купол парашюта.