И начался допрос, который завел меня к «церебральному инициатору», ложным признаниям и прочая.
Оказалось, что дирекция не отдавала задания на установку бакена.
— Вот, извольте видеть, — говорил секуридад, — оригинал сообщения из дирекции. Ни слова о каком-то бакене! Насколько мне известно, все штатные спутники в районе Бенвениды функционируют штатно. Я проверял.
Бакен же оказался с сюрпризом — у него в программе было нехитрое изменение, которое превратило заурядный ретранслятор в мощный спутник радиотехнической разведки. Именно по его данным пираты организовали засаду и сумели распланировать атаку на караван.
— Проверьте мой коммуникатор, сообщение с полетным заданием зафиксировано, — оправдывался я.
— Уже, сеньор Румянцев, уже, — улыбался секуридад. — Так и есть. У вас записан приказ с небольшими коррективами. Видимо, вы забрались в локальную сеть и изменили текст. Для прикрытия.
— Вам не приходит в голову, что кто-то мог сделать тоже самое?
— Ну разумеется! Чтобы вас скомпрометировать, не иначе! Как говорит молодое поколение, «подставить».
— Это по крайней мере логично. Ведь сообщение получил не я один, а еще техники палубного звена, которые монтировали контейнер на «Хагене»!
— Их мы проверяем. Но мне представляется, что дело проще, чем вы рисуете, сеньор Румянцев. Вы могли совершить описанные мною действия? Могли! Более того, в бою с «Синдикатом» вы получили массу попаданий и ни одного фатального! С чего бы пираты вас так упорно игнорировали? Вы сами понимаете, что современные системы наведения позволяют изрешетить флуггер, чтобы получилась убедительная картинка, не задев никаких важных… э-э-э… агрегатов, в том числе и пилота.
— Мог и действительно сделал — две разные вещи, это раз, — отчеканил я. — Насчет современных систем наведения вы, видимо, не в курсе, это два. Снаряд твердотельной пушки прошил фонарь в десяти сантиметрах над моей головой! Такого близкого и в то же время гарантированного промаха, знаете ли, никакие системы наведения в реальном бою не подстроят!
Капитан пригладил идеальный пробор, задумчиво пожевал губами и сказал с расстановкой:
— Прошил в десяти сантиметрах… и не разорвался. Да, картинка убедительная. Более чем. Первый же пункт ваших возражений мы сейчас разъясним. Мог или действительно сделал? Чтобы выяснить ответ на этот философический вопрос, я вас и пригласил. А вы устроили безобразную драку, нос сотруднику сломали, ну да ладно. На фоне прочих обвинений — это пренебрежимо малые величины. Ну-с, приступим. Учтите, все ваши показания протоколируются. Вы сознаетесь в сотрудничестве с «Синдикатом»?
— Нет!
— Кто завербовал вас в «Синдикат»?
— Никто. Я честный сотрудник концерна.
— Вы настаиваете на своей непричастности?
— Да.
— Ну что же. Я не сторонник форсированных методов допроса, но, видимо, придется…
— Не имеете права.
— Что вы, сеньор! Мы имеем все мыслимые права…
Канва рассказа неумолимо возвращается на круги своя, а я возвращаюсь на свое кресло, в свое измученное тело, к боли, страху и лютой безнадежности.
Секуридад наконец прекратил меня истязать и допрашивать. Я рассказал всё, а сочинил в десять раз больше. Правда, я уже не мог бы точно сказать, чем отличается правда от вымысла, даже если бы меня прогнали на детекторе лжи по моей собственной истории, написанной в соавторстве с капитаном «Эрмандады».
Мне было не просто плохо. Организм поддерживали спецпрепаратами, и я не мог потерять сознание, хотя очень этого хотел. В определенный момент я перестал соображать, кто я и где я. Я как будто смотрел на себя со стороны и не узнавал. Никакой самоидентификации с полудохлым куском мяса в кресле!
Кусок бледного мяса что-то рассказывал, отвечал на вопросы, истошно вопя, когда по нервам хлестали инициирующие импульсы. Но это был уже не я. Кто? Не знаю. Какая-то разновидность кататонии, без утраты двигательных и речевых функций тела. Впрочем, какая разница? Тело-то теперь вообще непонятно чье!
Только почему же так невероятно больно?! Ведь пытают не меня… или все-таки меня?
Время остановилось.
И тогда капитан прекратил задавать вопросы и прекратил давить на дьявольскую кнопочку в столе.