— Да, именно так! Сказал, что не позволит хватать честного пилота и устраивать самосуд! Только его не послушали. Все повозмущались, пошумели, но никто ничего не предпринял. Тогда он пошел в дирекцию, набил морду коменданту базы, потом ворвался в кабинет Роблеса и наорал на него. Сказал, что не желает… как это по-русски… вот! «Не сьяду срать в одном поле с тобой»! Потому что так он ценит своих людей. Потребовал расчет и был таков.
— Ну Комачо! Ну орел! — восхитился я, ощутив, как непрошенные слезы наворачиваются на глаза. Не ожидал, честное слово, не ожидал такой реакции. — И что, в самом деле дал в морду эрмандадовцу? И ничего ему за это не было?! Ты от кого об этом слышал?
Тес засмеялся.
— От Комачо и слышал! Я его спрашиваю, что и как, почему его не повязали и не посадили в карцер? Ведь могли! А он мне: нашли бойскаута, чтобы он дал себя повязать! Говорит, что он показал им пистолет, и там все обгадились.
«Да уж», — подумал я. Учитывая репутацию Сантуша, охотно верю в каждое слово. Всем хорошо известно, что он способен учинить стрельбу, очень даже запросто. Решили не связываться. Подумаешь, морда! Комендант, все одно, последние дни в кресле досиживал, а Комачо уволился. Так что нарываться на пулю никаких резонов.
Эти соображения я и озвучил, получив полное согласие Данкана. Следующие соображения я благоразумно оставил при себе. Ведь Тес, по всему выходит, был в числе тех, кто «пошумел и разошелся», ничего не предприняв для спасения товарища.
В самом деле, кто я Данкану? Да никто! Вот если бы летный состав здешних истребителей был русским, вот тогда, не ходи к гадалке, парни на всю станцию навели бы шороху! А так — наемный интернационал, чего от них ожидать? Спасибо, что стучать не побежали всем хором!
Комачо — краса-а-авец! Вломиться с пистолетом в дирекцию, насовать по рогам кому следует — это очень в его духе. Жаль только, что нет его теперь с нами. Очень жаль. Сантуш был приятен в общении и незаменим в бою, второго такого пилота концерн найдет не скоро.
Еще я очень жалел мой счастливый «Хаген».
Работа на станции почти полностью встала по причине межведомственного десанта, так что я слонялся, ел, пил, спал, опять слонялся и решил заглянуть проведать боевого товарища.
Отчего работа встала, спросите вы? Очень просто: большинство сотрудников станции оказались так или иначе в курсе произошедшего. Более того, многие оказались на подозрении. Любого могли выдернуть со смены или вообще не пустить в космос, ведь ГАБ не было дела до прибылей концерна. ГАБ было дело до пропавшего «Дюрандаля» и только. Я уж о флотской «контре» молчу.
В результате почти весь персонал «Тьерра Фуэга» оказался под неофициальной подпиской о невыезде. Неофициальная-то она, конечно, неофициальная, но от этого не менее строгая и действенная.
Все органы управления полетами, все режимные объекты станции были взяты под контроль осназа ЮАД и РД. Любые полеты осуществлялись только по согласованию с Чрезвычайной Комиссией, а в космосе дежурили фрегаты «Камарад Лепанто» и «Камарад Боливар».
Так что до конца следственных мероприятий бизнес был прочно парализован, а персонал фактически оказался во внеплановом отпуске. ЧП есть ЧП, да еще такое!
Я решил воспользоваться моментом. В конце концов это свинство — не навестить израненный флуггер! Пошел я прямиком в ангар, искать Пьера Валье. Кто, если не он, был лучше всех в курсе технических подробностей?
— Пьер, здравствуй. Как дела? — сказал я, выцепив техника на палубе Б.
— Хреново дела, — ответил он мрачно. Судя по всему, Пьер пребывал в состоянии легкой ломки. Ему хотелось самосада, но он не мог, потому что ситуация не располагала.
При нынешних строгостях за нелегальное выращивание табака на станции могли очень ощутимо надавать по шапке.
— Как тебя с самосадом не попалили? — поинтересовался я, понижая голос.
— Да потому что не нашли. Так я и покажу, где я устроился! Сейчас!
— Слава богу, хотя… Кому какое дело?
— Не скажи. Воякам вашим, допустим, дела нет, а вот начальство концерна передаст дело в суд. Очень даже с радостью. Только хрен им всем! Черт, курить-то как хочется…
— А где же ты теперь самокрутки дуешь, Пьер?
Пьер кисло на меня поглядел и ответил вопросом на вопрос:
— Тебе чего, отсыпать? Или ты по поводу своего флуггера приперся? — Так и сказал: «приперся», упустив своеобычные обращения «брат, мучачо» и прочие. Здорово его колбасило: лицо бледное, насколько это вообще доступно чернокожим, и холодный пот ручьем.