В 6.30 сыграли побудку. На корабле утро, товарищи офицеры!
Товарищи офицеры, спавшие штабелями в казарме, посыпались с нар. Я вернулся с медкомиссии рано, когда помещение еще пустовало — все тянули служебную лямку. Так что я занял свободную койку, покидал нехитрый скарб в рундучок и задрых. Никого то есть не видел.
Под низким подволоком играет рожок. Подъем, гвардия занебесья! Я прыгаю с верхнего яруса, намереваясь приземлиться поближе к ботинкам, напяливаю комбинезон и взгляд утыкается в чью-то до омерзения знакомую спину. Белобрысый затылок, слегка оттопыренные уши…
— Венька! Оршев! — закричал я так, что в мою сторону заоборачивались.
— Я, я, — сказала спина и повернулась не менее знакомым анфасом. — Я тебя, Румянцев, с самого вчера наблюдаю. А ты без сознания.
— Здорово, брат!
— Здорово!
Мы обежали лежанку и обнялись. Оршев нахлобучил мне пилотку на глаза, а я сунул в благодарность ему кулак под ребра. Засмеялись.
— Ты живой! — констатировал я, захлестнув на талии пояс.
— Живой. — Оршев — само радушие. — А мы уж и не чаяли тебя увидеть, Андрюха! Тебя же в Котлин законопатили в том году!
— Кхм, — раздалось позади, и мы автоматически исполнили поворот «кругом» — столько могучей повелительности было в том звуке. — Поздоровались? В две шеренги, становись!
Это он, наш боевой командир — Бердник Григорий Алексеевич. Орел! Невысокий, но ладный, чисто выбрит, а серый комбез ухитряется носить словно драгоценную парадную форму.
Мы затопотали в проход меж нар и скоренько построились. Много, между прочим, знакомых лиц!
Алексей Чубин — мой одногруппник и частый оппонент в преферансных баталиях. Вахтанг Арташвили — с нашего потока, записной пошляк, бабник и по совместительству — грузин. Серьезные, неузнаваемые, похудевшие.
Ну и несколько матерых мужиков из строевого состава, встретившего Наотар. К сожалению, не все. Неудивительно — война.
— Равняйсь! Сми-и-ирно! — скомандовал Бердник. — Ставлю боевую задачу на день. Пять минут на умывание, потом строем в столовую. Прямо оттуда — на летное поле. Товарищи Чубин, Оршев, Арташвили, Кербитьев, Земской поступают в распоряжение лейтенанта Румянцева…
Он указал глазами на меня.
— …которым усилили нашу любимую эскадрилью. Он эксперт по «Дюрандалям» — будете с этого момента осваивать технику под его руководством. Соответственно, Румянцеву вменяется драть хлопцев нещадно, чтобы матчасть отскакивала от зубов. Вот в таком акцепте. Вопросы есть? Вопросов нет. Разойдись!
В утреннем сиянии световых панелей родилась каблучная дробь, шелест заправляемых коек и суета сует.
Пока принимали пищу и сенокс, удалось выяснить, что наш курс здорово поредел: Шишонок ранен — отправлен в госпиталь, Балаян погиб, Васипов погиб, а Аристарх Скорыня пропал без вести. Предположительно — в плену.
— Всех в Кларо-Лючийской оборонительной, — закончил Чубин.
— Это когда мы отступление наших из Синапского пояса прикрывали, — уточнил Оршев.
Так я узнал имя операции, прошедшей мимо, пока подлый Румянцев отрабатывал доверие и погоны в составе ЭОН.
— Тяжко пришлось? — Вопрос глупый, но я его задал.
— Да нормально пришлось. Всё как в учебниках. Черный космос, метки на тактике, захват-пуск, маневр-уклонение. В общем, вертись как умеешь. А не умеешь — до свидания. Веришь — нет, ни одного клона не видели!
— Зато Оршев на обтекателе две звезды нарисовал, — похвастался за товарища Чубин.
— Эх, кажется, все хорошее на сегодня уже закончилось. — Михаил Кербитьев на другом краю стола проглотил кружок твердокопченой колбасы.
Напитав бренные тела завтраком, мы потянулись прочь из столовой, от вкусных запахов и грохота тарелок к холоду, скафандрам и взлетной полосе.
Личный состав всего 19-го ОАКР выстроился и замаршировал к «Трем Святителям». Крыша его капонира была нашей временной взлетной полосой. Именно туда техники выкатывали флуггеры.
— А чего мы на авианосце не живем? — прошептал я, стараясь шагать в ногу.
— Профилактика обитаемых отсеков, — сказал правофланговый — незнакомый младший лейтенант.
Профилактика — такая вещь. Оправдывает любое желание начальства. Чтобы мы побегали лишний километр после столовой, например. Но без нее никак. Жесткое космическое излучение, конечно, парируется на девяносто девять процентов щитом и прочным корпусом. Остается тот самый один процент. Плюс работающие реакторы. Плюс X-эрозия, что вышибает то одну, то другую молекулу из тела корабля. А среди них встречаются ох какие неполезные!