Александр Зорич
Клим Жуков
Пилот особого назначения
Пролог
Начало декабря, 2621 г.
Средние широты.
Планета Махаон, система Асклепий, Синапский пояс.
Настало утро, в темном океане вечера канул день, прошла ночь, и вновь настало утро.
Серое небо в одеяле туч. А под ним густая, беспросветная тайга укрыта ранним снегом, выбелившим стволы махаонских кедров, так что пейзаж от горизонта до горизонта был бело-зеленым при полном преобладании белого.
Среди колючего мороза, под снежным пологом шли два человека. Шли самым надежным, палеолитическим способом — на лыжах, будто и не XXVII век на дворе. Впрочем, древняя тайга умело срывала легкий флер цивилизации — дай только волю.
Волю дали. Вынужденно. Оба шли через тайгу уже третий день.
— Ну и зачем ты меня сюда приволок? — Спросил первый, видимо далеко не первый раз, так как его спутник счел вопрос риторическим и не стал отвечать.
Прошло время, минут пять.
— Ну и зачем, твою мать, ты меня сюда приволок?! Холодно, снег, сколько тащиться вообще не ясно!
— Точно, — пробасил второй. — И зачем, мою мать, я тебя приволок? Надо было бросить на Шварцвальде. Добить и бросить.
— Добить?! Вот скотина!
— Чисто из жалости. Не чужой, все-таки, человек.
— Неблагодарная скотина, — констатировал первый.
— Зануда, — не остался в долгу второй и добавил:
— Кстати, насчет «добить» — это мне запросто, имей в виду. Ты достал уже своим нытьем, серьезно!
Первый был худ, худ болезненно, чего не могла скрыть даже теплая парка, которая болталась на нем, словно на вешалке. Лицо аккуратно выбритое, породистое. О росте судить трудно, так как рядом с товарищем он казался сущим пацаненком.
Тот более всего напоминал медведя, натурального таежного хозяина, которому Бог по недосмотру выделил человеческое обличье, а силищу и повадки оставил зверские. Высокий, но не чрезмерно, зато ширина плеч и корпулентность такие, что «легче перепрыгнуть, чем обойти». Движения при этом легкие, стремительные, будто и в самом деле — медведь, обходящий свою делянку.
Первый двигался позади второго, неумело, неловко, постоянно спотыкаясь и проваливаясь в снег чуть не по пояс.
Темнело.
Товарищи изрядно углубились в тайгу против того места, где их впервые застало наше внимание.
— Черт знает что! Какой-то кровавый ад, а не местность! Такая облачность… днем без солнца, скоро ночь, так и луны, я чую, не будет… как здешний спутник называется? Эфиальт?
Здоровяк поглядел на небо, едва видневшееся меж переплетенных высоких крон.
— Эфиальт, — подтвердил он (будто там, на небе, была написана шпаргалка).
— Как ты вообще здесь ориентируешься? Мы не могли заплутать?
— Не могли, — отрезал здоровяк и почесал короткую бороду лопатой — черную в редкой россыпи серебра.
— У тебя же ни карты, ничего…
— Заткнись. Я здесь на учениях каждый миллиметр брюхом проутюжил!
— Так это когда было!
Второй остановился и снова почесал бороду.
— Когда… Шестнадцать лет назад… Ну и что? — Он обернулся.
Его спутник, едва не налетев на нежданную преграду, неловко выругался и тоже встал.
— А то, что если ты так хорошо все помнишь, можно было посадить яхту поближе к месту — сейчас бы не перлись через лес этот гребаный уже третьи сутки!
— Куда? Куда ты предлагаешь сажать яхту?! На деревья? — Второй сгреб рукавицей половину от тридцати двух окрестных румбов. Потом он усмехнулся, и глаза под капюшоном заискрили озорным огнем. — А Махаонский истребительный так по-прежнему мышей и не ловит! Это ж надо! Проворонили яхту! Яхту! Не удивлюсь, если у них там за главного все еще старый раздолбай Мамбулатов. И все так же кап-три, ха-ха! Отдышался? Ну пошли тогда, если отдышался.
Еще через полчаса первый потребовал привала.
— Рана болит? — Поинтересовался здоровяк с участием и даже, пожалуй, нежностью, столь неожиданной при таком-то обличье.
— Болит. — Пожаловался первый. — Спасибо тебе, конечно, но заштопал ты меня очень на троечку.
— Ну извини! — Медведь едва заметно пожал плечами, не прекращая переставлять короткие лыжи. — Это ты у нас медицина, а я — мясник. Меня анатомии учили, но для совсем иных целей, нежели тебя.
— И тем не менее…
Что именно «тем не менее» первый не знал, поэтому молча скрипел лыжами о снег секунд сто двадцать.
— И тем не менее, я сейчас сдохну. Рана болит… как из пулемета!
Он собирался указать на то, что управиться с хирургическим аппаратом и медкапсулой на борту яхты мог бы даже фельдшер-олигофрен, но вовремя вспомнил, что его товарищ вовсе не олигофрен и совсем не фельдшер. Поэтому принялся давить на жалость.