– Катенька, ты как там? Жива, моя радость?
Глазки у нас кругленькие стали, моргают испуганно и часто, и на меня выпучились маленько. Красивые.
– А?
– Всё, Катюшенька! Не бойся уже! Приземлились мы уже! Благополучно!
– Ой!
– Катенька-Катюша! Уже поздняк метаться! На тверди мы земной уже. В неподвижности пребываем! И в безопасности!
– Ой!
– Понимаешь меня?
– Ой, я кажется описялась!
И почему я не удивлён?
– Беги в хвост скорее, там у тебя халатик висит!
– Не могу! Я встать не могу!
– А ты ремни-то… отстегни! Уже можно. И Морсика отпусти. Тоже уже можно!
– Я сейчас!
– А к нам тут едут гости! Попроведовать!
– Ой!
Куда только её слабость подевалась, с испугом вместе. Женская стыдливость чудеса творит! Морсика в сторону, вскочила и в хвосте скрылась как комета метеоритная. А я на землю опять присел. Устал я что-то. Сел на попу поровнее, сижу, гостей дожидаюсь. Морс на землю спрыгнул, как ни в чём ни бывало, ластится ко мне, облизал меня бесцеремонно. Весь портрет мне вылизал, собака такой. Поймал таки момент. И я его погладил по головке. Хороший пёсик! Иди, погуляй в сторонке! Да отвяжись, наконец, с нежностями своими! Конь педальный! Да люблю я тебя, люблю. Чтоб ты провалился!
Вот и гости подъехали. Всем техсоставом. Сейчас спросят, что случилось.
– Что случилось? Вит, что произошло? Ты не ранен? И леди?
– Все в порядке. Никто не ранен. В помощи не нуждаемся. Мотор заглохнул.
– Почему?
– А я доктор? Я не знаю. Он мне не сказал! Стружки в масле нет. Взял стервец, и сдох не попрощавшись. Топливная система скорее всего отказала.
– Давай самолёт к ангарам отбуксироем. Там разберёмся, что произошло с мотором.
– Давай! Только встать помоги. Ноги чего-то вот плоховато держат!
– Это у тебя отходняк с перепугу.
– Да я догадался. Только они всё равно не держат.
– Скоро пройдёт!
Сунули меня обратно в самолёт, сами поналезли, доктор пульс у Кати считает. Катя в халатике уже в пассажирском кресле к борту привалилась. Подрагивает.
Доктор шприц выхватил и к ней подступает, уже ваткой предплечье протирает.
– Эй док, ты чего это удумал делать?
– Это противошоковое, успокаивающее…
– Нахрен! Ты спиритуса вини лучше граммов полста плесни. И мне тоже!
– Ты крэйзи!
– Сам такой! Наливай скорей, виртуоз ланцета! Не мешкай!
Он и налил. Я выдохнул, и выпил. В держателе воды бутылку нашарил, запил водичкой потом на дока неизвестно почему вызверился.
– Чего ждём? Ещё наливай! Пилюлькин хренов!
Он ещё налил. Я мензурку выхватил и Кате подступил:
– Выдохни! Сильно выдохни!… Теперь выпей быстро!… Теперь не вдыхая запей! Молодец! Орлица!
И окосели мы моментально. Пока нас тягач к ангарам дотащил, мы уже и лыка не вязали. Но стали мы исключительно добродушными и разговорчивыми, и люди вокруг нас такие приятные все сделались, ну как на новый год. Сижу я, сгрёб Катю на коленки себе, и такое на душе у меня счастье и такая радость во мне бурлит, что просто ужас какой-то. Жаль, прошло всё быстро.
С причинами, приведшими к столь неприятному событию, разбирались недолго. Достаточно было осмотреть фильтр тонкой очистки топлива, наглухо забитый мельчайшей полиэтиленовой пылью. А вот причины её появления в топливе поначалу меня озадачили. Так, разберёмся. Горючку я с собой привёз и заливал в бочки сам. Бочки чистые были. Отвечаю. Значит, гадость эта в баках как-то оказалась. А ведь точно… Когда Катя по полю рулила, расход горючки только с правого бака шёл. Прощёлкал я клювом на запуске и оставил кран в положении – правый бак. На взлёте крен я почуял из-за этого и переключился на левый, чтобы уровнять в баках остаток топлива. Вот тут-то всё и началось. Значит, в левом баке пыль эта гадкая пребывала. Какая-то дитиктива получается.
И каким же ветром её туда надуло? От Олимбоя до Салоников долетели мы будьте нате. Без каких либо проблем. И до того тоже летали каждый день. А случиться могло это, только когда крылья с самолёта сняли. В Салониках мы крылья сняли, упаковали, погрузили в контейнер под самолёт и сюда привезли. Стоп. Зорька – стоять! Одну ночь левая плоскость просто так у самолёта пролежала! Не упакованная! Охрана аэродромная не спала, конечно, но и не пялилась на мой "Караванчик", глаз не смыкая. Если кто полез бы в него, то меру соответствующую приняли бы они. А так… много ли времени надо мимо проходя в бак пакости этой сыпануть? Секунд пять-семь… Не более. Открыл пробку, да и высыпал. Закрыл пробку – дальше пошёл, как ни в чём не бывало…
И кто бы это таковой мог бысть?! Кто он, тот негодяй, коего нам поутру надлежит повесить на крепостной стене?! Это ведь в ту только ночь и могло случиться, событие это, когда мы с Катей олигарха Ставроса в гостях принимали… Позже – вряд ли. Упаковали мы на следующий день всё, во избежание замятин. И был негодяй этот, полагаю, тот самый перчик, юридически подкованный, собственноручно мною удавленный и ныне уже покойный. А может и не он. Тут в технике надо соображать. Хотя бы на уровне сантехника. Для юриста слишком уж тонкий ход. Однако сомнений, что диверсант с его подачи пакостил, у меня ни одного грамма нету. Эх, блин, поздновато я его поймал! Его надо было прямо в банке том на месте давить. При первой встрече. Да кто ж знал, что гад и после смерти мстить не перестанет?! Дело ясное, что дело тёмное. Прошлое теперь это дело. А мыслить надо-ть позитивно и жить в стремлении к светлому будущему. Короче, Склифосовский, кончай треньдеть и гуляй давай баки мыть! Филозоф!
Остаток дня у меня как раз и ушёл на промывание топливной системы. И провонял я керосином, как целый нефтеперегонный завод. Ощутив степень собственной провонялости, решил срочно привлечь на помощь Катю. Не то, чтобы сам не управлюсь, но она же меня прогонит ночью. Вонючего такого. Придётся на лавочке спать. А если сообща керосинием благоухать будем, то уже и не прогонит от себя. Наверное…
– Катя! Подержи вот тут шланг недолго, чтобы не выпал. Я в баке посмотрю, сколько там осталось.
– Ой! Он бызгается!
– Ой, да как же ты неловко-то так!.. Ой, ты же с головы до ног вся уделалась! Там всё же давление в шланге, вот он и выскочил! Теперь вместе пахнуть будем!… А надо было крепче держать! Беда мне с тобой, Катя!
– Ты это нарочно так сделал! Ну, я тебе задам!
– И ничего не нарочно! Да ладно тебе, поздно уже, раз обрызгалась. Потом переоденемся. А то неровён час, снова забрызгаемся. Нет, ты шланг подержи, подержи ещё! Я сейчас уже! Уже штаны поддёрнул! Уже бегу к тебе, несравненная!
И всё-таки Катя изменилась за последнее время. Раздражительная какая-то стала. Нервничает по пустякам, переживает. То в ухо заехать норовит, то по шее треснуть. И обижается по двести раз на дню. Надо и не надо. Вот опять чуть в истерику не ударилась, хорошо, рассмешить успел. И чего это с ней? Такая дама была выдержанная, а теперь как подменили. Непонятно. Может, к доктору её свозить? Какому нибудь "нервнопатологу"?
После сиесты приехал кортеж грузовиков возглавляемый герром Клаусом, и я, наконец, избавился от холодильников, морозильников и прочих кондиционеров. И два контейнера освободились. За один рейс три грузовика всё не вывезли, принялись сновать туда-сюда, отвлекая меня от важной работы. Разозлился я крепко, но терпел молча. Поскольку товарно-денежные отношения нуждаются в скрупулёзном учёте. Когда подбили с Клаусом бабки и всё у нас сошлось, вздохнул я свободно и вина Кате нацедил. И себе тоже. И Клаусу. Полётов у нас сегодня по уважительной причине не предвидится. А для приведения нервной системы в равновесие и обмытия крупнейшей в моей жизни сделки стакашок лёгкого вина в самый раз будет. Клаусу ручкой вслед помахал и снова делом занялся. В темноте уже закончил я с промывкой и фильтровкой. Сызнова самолёт заправил. Теперь можно и на почту ехать договариваться.
Управился и в балок наш побежал лёгкой рысцою. Не поехали мы сегодня в город. На аэродроме решили остаться и заночевать. У Кати машина стиральная бельишком шлёпает-полощет. Катя после душа в интересном виде разгуливает, фартучет на стринги накинув и ужин готовит. Мясом в доме пахнет уютно. Надо бы время выхватить и всё излишнее из дома в контейнер перетащить. Сглотнул я слюнку голодную. На улице шмутки свои вонючие скинул и нагишом в душ залетел. Мылся-купался, пока запах не исчез. На три круга меня контролёрша моя в душ вертала. И всё равно керосином откуда-то несло неслабо. Косились мы друг, пока Морса не обнюхали. И тут нам всё ясно стало. И как же без него-то? Все в керосине, а он нет! Непорядок. Мыть его или налысо теперь? Вопрос! Выставили на улицу, накормив предварительно. Не зима, на пленэре переночует. Не маленький уже.