Ох, а вставать-то надо. Кое как на карачки, потом цепляясь за трап ручками. Вот и славно! Вот и пряменько стоим. Почти. В кабинку смотрим уже.
— Катенька, ты как там? Жива, моя радость?
Глазки у нас кругленькие стали, моргают испуганно и часто, и на меня выпучились маленько. Красивые.
— А?
— Всё, Катюшенька! Не бойся уже! Приземлились мы уже! Благополучно!
— Ой!
— Катенька-Катюша! Уже поздняк метаться! На тверди мы земной уже. В неподвижности пребываем! И в безопасности!
— Ой!
— Понимаешь меня?
— Ой, я кажется описялась!
И почему я не удивлён?
— Беги в хвост скорее, там у тебя халатик висит!
— Не могу! Я встать не могу!
— А ты ремни-то… отстегни! Уже можно. И Морсика отпусти. Тоже уже можно!
— Я сейчас!
— А к нам тут едут гости! Попроведовать!
— Ой!
Куда только её слабость подевалась, с испугом вместе. Женская стыдливость чудеса творит! Морсика в сторону, вскочила и в хвосте скрылась как комета метеоритная. А я на землю опять присел. Устал я что-то. Сел на попу поровнее, сижу, гостей дожидаюсь. Морс на землю спрыгнул, как ни в чём ни бывало, ластится ко мне, облизал меня бесцеремонно. Весь портрет мне вылизал, собака такой. Поймал таки момент. И я его погладил по головке. Хороший пёсик! Иди, погуляй в сторонке! Да отвяжись, наконец, с нежностями своими! Конь педальный! Да люблю я тебя, люблю. Чтоб ты провалился!
Вот и гости подъехали. Всем техсоставом. Сейчас спросят, что случилось.
— Что случилось? Вит, что произошло? Ты не ранен? И леди?
— Все в порядке. Никто не ранен. В помощи не нуждаемся. Мотор заглохнул.
— Почему?
— А я доктор? Я не знаю. Он мне не сказал! Стружки в масле нет. Взял стервец, и сдох не попрощавшись. Топливная система скорее всего отказала.
— Давай самолёт к ангарам отбуксироем. Там разберёмся, что произошло с мотором.
— Давай! Только встать помоги. Ноги чего-то вот плоховато держат!
— Это у тебя отходняк с перепугу.
— Да я догадался. Только они всё равно не держат.
— Скоро пройдёт!
Сунули меня обратно в самолёт, сами поналезли, доктор пульс у Кати считает. Катя в халатике уже в пассажирском кресле к борту привалилась. Подрагивает.
Доктор шприц выхватил и к ней подступает, уже ваткой предплечье протирает.
— Эй док, ты чего это удумал делать?
— Это противошоковое, успокаивающее…
— Нахрен! Ты спиритуса вини лучше граммов полста плесни. И мне тоже!
— Ты крэйзи!
— Сам такой! Наливай скорей, виртуоз ланцета! Не мешкай!
Он и налил. Я выдохнул, и выпил. В держателе воды бутылку нашарил, запил водичкой потом на дока неизвестно почему вызверился.
— Чего ждём? Ещё наливай! Пилюлькин хренов!
Он ещё налил. Я мензурку выхватил и Кате подступил:
— Выдохни! Сильно выдохни!… Теперь выпей быстро!… Теперь не вдыхая запей! Молодец! Орлица!
И окосели мы моментально. Пока нас тягач к ангарам дотащил, мы уже и лыка не вязали. Но стали мы исключительно добродушными и разговорчивыми, и люди вокруг нас такие приятные все сделались, ну как на новый год. Сижу я, сгрёб Катю на коленки себе, и такое на душе у меня счастье и такая радость во мне бурлит, что просто ужас какой-то. Жаль, прошло всё быстро.
Свободная территория под протекторатом Ордена, город Порто-Франко. Аэродром Порто-Франко. 13:00. 18 число 6 месяца. Вторник. 22 год.С причинами, приведшими к столь неприятному событию, разбирались недолго. Достаточно было осмотреть фильтр тонкой очистки топлива, наглухо забитый мельчайшей полиэтиленовой пылью. А вот причины её появления в топливе поначалу меня озадачили. Так, разберёмся. Горючку я с собой привёз и заливал в бочки сам. Бочки чистые были. Отвечаю. Значит, гадость эта в баках как-то оказалась. А ведь точно… Когда Катя по полю рулила, расход горючки только с правого бака шёл. Прощёлкал я клювом на запуске и оставил кран в положении — правый бак. На взлёте крен я почуял из-за этого и переключился на левый, чтобы уровнять в баках остаток топлива. Вот тут-то всё и началось. Значит, в левом баке пыль эта гадкая пребывала. Какая-то дитиктива получается.
И каким же ветром её туда надуло? От Олимбоя до Салоников долетели мы будьте нате. Без каких либо проблем. И до того тоже летали каждый день. А случиться могло это, только когда крылья с самолёта сняли. В Салониках мы крылья сняли, упаковали, погрузили в контейнер под самолёт и сюда привезли. Стоп. Зорька — стоять! Одну ночь левая плоскость просто так у самолёта пролежала! Не упакованная! Охрана аэродромная не спала, конечно, но и не пялилась на мой "Караванчик", глаз не смыкая. Если кто полез бы в него, то меру соответствующую приняли бы они. А так… много ли времени надо мимо проходя в бак пакости этой сыпануть? Секунд пять-семь… Не более. Открыл пробку, да и высыпал. Закрыл пробку — дальше пошёл, как ни в чём не бывало…