А кто я, как не таксист? Извозчик? Воздушный извозчик и есть. Кто же будет извозчика стесняться? Уж не хозяин жизни, честный предприниматель мистер Эмерссон. У которого "все схвачено".
"...отвези меня, родной! Я, как ветерок, сегодня вольный. Пусть стучат копыта дробью по мостовой, да не хлещи коня - ему же больно!.." - замурлыкал себе под нос, пилотируя аэроплан.
Хоп! Есть идея!
...И бросает с крыши косточки от вишен очень неприличный гражданин..." А вот снизиться до термиков? Глядишь, в ямку воздушную угодим. То-то будет весело! А пуркуа бы и не па? Прибрал газ и плавненько да незаметно снижаться начал. Авось, получится диверсия у меня!
"Авось" не замедлил явить себя во всей красе. Первая же воздушная колдобина вызвала за спиной отчетливый звук звонкой затрещины и трагический рев раненого в задницу гризли, услышанные нами даже сквозь гул двигателя и надетые наушники. Но не охотничья пуля была причиною столь яростных эмоций. Обернувшись и оглядев салон, узрели мы сцену ужасную, заставившую содрогнуться наши сердца. Как в классическом вампирском триллере миз Моника, с видом невинно оскорбленной добродетели валялась на палубе, неприлично раскинув тощие длинные ноги, и вытирала кружевным платочком окровавленный рот оставляя на нем кровавые же пятна. Мистер Эмерссон двумя руками держался за причинное место, визжал нечленораздельно, по рукам его струилась алая же кровь... ...И капала на чистую палубу "Каравана".
Вынести это зрелище оказалось свыше Катиных сил. Она побагровела от гнева, отстегнулась и, выйдя в салон, закатила скандал. Я тем временем, каменея лицом, плавно набирал высоту, выходя из болтанки. Катя бушевала. Оказывала пострадавшему первую помощь, тыкала в него шприцы один за другим и морально уничтожала мистера:
- Как вы посмели! На какой конюшне вас воспитали? Животное! Вы ведете себя как плебей! Вам здесь что, публичный дом? Вам здесь не дешевый мотель! Хотите предаваться своим грязным желаниям? Извольте выйти вон немедленно!
После обезболивающего и перевязки наш честный предприниматель, убедившись, что ампутация оказалась неудачной и надежды на будущее еще не угасли, попытался качать права:
- Вы не обеспечили безопасность полета! Я подам на вас в суд за "членовредительство"! Вы заплатите за это! Я отсужу у вас самолет!
- Как вам не стыдно! - отбивалась Катя. - Вы обязаны соблюдать правила! В них не сказано, что всякий урод во время полета может здесь заниматься разными пакостями! Извращенец!
- Тоже мне, благородная леди нашлась!
Катя высокомерно выгнула бровь и с непередаваемо гордым видом облила мистера презрением. По самые помидоры.
- Ну разумеется. Два десятка поколений благородных предков, как-никак. Мистер как-вас-там-зовут! - вышло у нее это столь достоверно, что даже я ни на секунду не усомнился в сказанном.
Мистер честный предприниматель попытался сохранить лицо:
- Шваль обнищавшая! Извозчица воздушная - а туда же, в благородные леди без мыла лезет!
- Да вы дурак, мистер! - сообщила ему Катя. - Преимущество титула в том и состоит, что дворянин может себе позволить развлекаться так, как это ему угодно. Мы с мужем РАЗВЛЕКАЕМСЯ авиаперевозками! На хлеб насущный у нас вполне достаточно и без этого хобби! Только не стройте себе иллюзий, что мы катали вас бесплатно!
- Ссука!
Зря он это сказал. Вот этого мне тут не надо. За это у меня и пострадать очень просто. Пришлось срочно вмешаться.
- А вот засунь-ка ты свой огрызок себе в грызло, - обнародовал я свою мысль на означенную тему. Через тридцать минуть мы идем на посадку. Общее время аренды, - я потыкал в дисплей трансподера, на котором светился таймер, - семь часов, двенадцать минут для круглого счета. Изволь расплатиться, пока я не принялся учить тебя левитировать. Без самолета, парашюта и прочих подручных средств. Ты мне надоел, как скунс с репейником под хвостом. Короче - либо девятьсот экю немедленно и мы заходим на посадку, после чего ты стремительно исчезаешь в неизвестном нам направлении. Либо дальше ты летишь самостоятельно. Своим ходом, так сказать. А мы заходим на посадку в облегченном варианте. Без тебя. Прямо с этого места. Да! Кстати! Не забудьте извиниться перед моей женой!
И демонстративно сорвал с кобуры пломбу.
Отвести душу на тихой мышке Монике ему тоже не прокатило:
- Вы уволены, миз! Без выходного пособия, миз! Чтобы духу вашего не было в моем офисе.
Внешний вид тихони Моники оказался весьма обманчив:
- Да пошел ты нахрен, козел! - заявила мистеру Эмерссону скромница. И добавила: - Я сама тебя по судам затаскаю! Секшуал хорасмент! У меня есть свидетели! До трусов тебя раздену, ублюдок!
После чего вернула ему пощечину взад. И вежливо обратилась к нам: - Вы ведь не откажетесь помочь бедной девушке и дать показания в полиции о том, что он принудил меня к сексу, используя свое положение работодателя?
Мистер осознал, что здесь ему не тут, что это ему не по судам судиться, и скис. Я поддал жару:
- Эй, животное! Ты че прижух, как мышонок за веником? Ты давай денежки доставай! Девять сотен кэшем с тебя. Не забыл еще?
Видя вокруг себя одних лишь вооруженных недоброжелателей, пострадавший сдулся окончательно и расплатился честь по чести. Не только нам договорное выплатил, но и оскорбленной Монике уплатил за моральный ущерб. А стрясла она с него немало. Толстенькая пачечка ей в руки ушла. В довершение всех своих сегодняшних бед при заходе на посадку углядел мистер Годфри Фицджеральд Эмерссон на горизонте удалявшийся полным ходом в неизвестном направлении траулер. И скорбный его стон: - "факинбуллшит" - стал мне высшей наградою.
Прикинул я варианты и решил не задерживаться тут. В Америке этой. Мало ли какую пакость пассажир измыслит? Он горазд. На пакости-то! Топлива у меня еще почти треть бака. Хватит нам из Америки смотаться. А не хватит, так места тут обжитые, по местным меркам даже многолюдные. Сяду на ферме какой-нито, да и долью керосину. Не проблема.
Запросил посадку, сел, однако на стоянку не поехал. Скатился с ВПП напротив башни и предложил пассажирам покинуть воздушное судно. Миз Моника птичкой легкой спорхнула с трапа и, помахав нам ручой на прощание, исчезла в жарком мареве. Мистеру Катя предложила на минуту задержаться и нахально стрясла с него еще три сотни. За уборку захламления воздушного судна. 'Впрочем, если мистер имярек намерен немедленно и лично смыть свои кровавые следы, то никаких денег платить он не должен'. Мистер скривился рожею и как миленький заплатил. Ворчал лишь, что расценки за уборку помещений у нас просто разорительные. Потом встал, кривясь и поскуливая, и к выходу потянулся, погрызенное достоинство придерживая. Задержался, перед трапом наклонившись, тут-то я ему пенделя и всандалил между булочек. Видать, ладно в копчик угодил. Вылетел он из 'Гранда' ловко и шустро, как белка молодая, разразившись проклятиями и угрозами в наш адрес. Ну и я ему пару фраз на прощание сказал. Мол, никакого бизнеса. Мол, это чисто личное. Поелику жена моя отнюдь не самка собаки, а женщина порядочная и исполненная всяческих достоинств в самой превосходной степени. В отличие от его знакомых дам. Люк захлопнул, и улетели мы с Катей восвояси вон из либеральнейшей из Америк.
Вот, если спросите вы меня, мои маленькие радиослушатели, куда подевался мой врожденный гуманизьм и сожалел ли я о содеянном? Отвечу. Да, это так. Сожалел. И весьма сожалел. Однако посудите сами, разве в сандалетах качественно пнешь? Вот. Вот и я с сожалением и скорбью вспоминал добротные яловые курсантские сапоги. Но чего нет, того нет. Повезло ему.
Автономная Территория Невада и Аризона, Ферма Льянос. 19:19, 22 год, 21 число 6 месяца, пятница.
Снова забрался на четыре восемьсот и в направлении Нью-Рино курс взял. Шестьсот тридцать миль. Далековато, честно говоря. Зато никто не дышит в затылок. Никто не торопит своим присутствием. Дескать, давай, пилот, давай шибчей лети! Дескать, опаздываю на ограбление! И так мне на душе сделалось легко и радостно, что я даже песню исполнил. Бессаме, бессаме мучо... Катя с Морсиком прислушались, заценили мотивчик и подпевать принялись. Особенно Морс напрягался с аккомпаниментом. Так старался, что повел первым голосом и всех остальных заглушил начисто. И серьезно огорчился, когда мы с Катей пение прекратили из-за его вмешательства. Вести соло ему не понравилось, он и заткнулся, наконец.