Во второй половине 1907 года они встретились на более длительное время в Киеве. Пилсудский разрабатывал план ограбления банка, что должно было принести огромную сумму денег и тем самым решить материальные трудности партии. С изобретательностью, которой мог бы позавидовать любой взломщик, он намеревался устроить истопником в здании банка одного из конспираторов. Ибо котельная помещалась под сейфами и можно было с помощью форсунки попытаться пробраться к ним через дыру в полу. Вся операция требовала длительной подготовки, к которой была привлечена, в частности, и Александра. Теперь они встречались очень часто, прогуливаясь по приднепровским паркам. Во время одной из прогулок, как вспоминала Александра, ставшая позднее женой Маршала, «он сказал, что любит меня. Помню, что это признание удивило меня. До этого я считала его лишь идеальным товарищем, а тут вдруг произошло нечто неожиданное».
Можно понять, что это застало ее врасплох. Он был овеянным легендой руководителем партии, а она — начинающей подпольщицей. Ему было сорок лет, ей — двадцать пять. Время тоже не благоприятствовало идиллиям. В любую минуту им грозил арест с самыми суровыми последствиями. «Длительное время мы не изведали ничего такого, что считается основой счастливого супружества, — вспоминала далее Александра, — у нас не было ни дома, ни спокойствия, ни безопасности. Вместо этого — постоянная работа, нередко нужда, опасность и неуверенность в завтрашнем дне. Наша любовь выдержала все это и, что также важно, пережила позднее годы спокойствия и побед. Но пока мы должны были ждать. Первая жена не хотела давать развода».
Действительно, Мария не давала согласия на расторжение брака. Но, видимо, и Пилсудский не стремился к этому любой ценой. В письме к Александре в начале 1909 года он писал: «Моим стремлением с самого начала является, чтобы это или иное решение было принято совместно, как результат воли трех заинтересованных сторон, результат нередко весьма сложных чувств и мыслей, но единственно возможный в этих отношениях. Моя и твоя воля известны, воля третьей стороны до сих пор боролась, цепляясь за все, чтобы избежать единственно ясного и определенного результата. В этом случае я вынужден учитывать худшее положение женщины по сравнению с мужчиной. Я мечтаю о том, чтобы мы вместе могли пережить это трудное переходное время, которое, признаюсь, тоже чересчур затянулось. Повторяю, я убежден, что моя постоянная и настойчивая, хотя и не бурно выражаемая воля сделала свое, и я чувствую, что мы на правильном пути, что многое изменилось к лучшему для достижения общего согласия; свойственный этому кризис, по-моему, миновал, и дело идет теперь к более спокойной развязке».
Но для подобного оптимизма не было никаких оснований. Мария не соглашалась на развод до своей смерти в 1921 году. Поэтому поведение Пилсудского расценивается двояко: можно без всяких оговорок поверить в его аргументацию и восхищаться его джентльменским отношением к Марии, но можно позволить себе и некоторую долю критицизма. И, видимо, именно так следует поступить, поскольку объяснения любовницам, которые долго не могут стать женами, в основном плохо выдерживают тест на правдивость. Пилсудский, несомненно, хотел соединиться с Александрой, но не мог вместе с тем решиться расстаться с Марией.
Александра пыталась протестовать против сложившейся ситуации, в которой прежде всего соперница извлекала выгоды из так понимаемой лояльности. Это доказывает хотя бы одно из более поздних писем, в котором Пилсудский высказал многозначительную просьбу: «Хотя бы немного легкомысленности добавь к серьезным мыслям, хотя бы немного веселей смотри на ми, так хотелось бы видеть тебя смеющейся, искренне веселой, не с таким осунувшимся личиком, какое я недавно видел, не с такими глазками, готовыми расплакаться».
Итак, будучи сердцем с Александрой, Пилсудский по-прежнему вел семейную жизнь с Марией. Их супружество все заметнее портилось. Определенное влияние оказала на это трагедия, происшедшая летом 1908 года. От гнойного воспаления желчного пузыря умерла Ванда Юшкевич, девятнадцатилетняя дочь Марии от первого брака, к которой отчим был очень привязан. «Высокая и стройная, — вспоминал Михал Сокольннцкий[39], — чернобровая, как украинка, она была улыбкой и радостью дома». В частности, от этого удара Мария серьезно заболела, а вскоре перенесла тяжелейшую операцию. Эти обстоятельства не облегчали разговор о возможном разводе. Поэтому до самого начала войны они жили вместе, но их связывали лишь квартира и общее хозяйство.
Пилсудский мыслями был с Александрой, писал ей длинные письма, неизменно начинавшиеся словами: «Дорогая и любимая Оленька». По отношению же к Марии он становился все более сухим. «Она была, — вспоминал Леон Василевский[40], — несомненно, незаурядной личностью. Способная, быстро ориентирующаяся, красноречивая, преданная делу, умела оказывать влияние на окружение, тем более что внешние данные, большое чувство товарищества и веселый нрав облегчали ей это. В Кракове она проводила время в непрерывном водовороте общения с людьми, с исключительным гостеприимством принимала знакомых, посещающих Зюка, вечера допоздна проводила в кафе и старалась никогда не покидать мужа, если это только было возможно. Вначале Зюк ходил вместе с ней в кафе, но затем начал бунтовать. Когда она хотела остаться в «Сецесии» или «У Михалика» дольше, иногда за полночь, Зюк в определенный момент вставал и шел одни домой».
39
40