Впрочем, этому противоречат его собственные слова. В интервью, данном Юзефу Хласке[52] в начале 1913 года, он сказал: «…будущее — это уравнение со многими неизвестными, которое, следовательно, решить невозможно». Этот мотив неугаданного конца войны возвращается и в известной «исповеди вождя», произнесенной на краковском съезде легионеров в августе 1922 года. «Итак, я трезво рассчитал, — признавался он, — что конец войны, независимо от того, кто победит, означает прежде всего слабость побежденного».
Эту же мысль бывший Комендант стрелков развил в интервью, данном подполковнику Станиславу Ляуданьскому в феврале 1924 года.
«Я утверждал с самого начала, — говорил он, — вопреки всем, что война продлится значительно дольше, чем многие предполагали. В результате обе стороны, победитель и побежденный, будут истощены и ослаблены. Такая ситуация дает возможность быть в конце сильными тем, кто, будучи слабым вначале, найдет в себе достаточно моральной и материальной силы, чтобы продержаться. Тогда представится возможность влиять на судьбы Польши, если мы такими силами будем располагать. Я не делал никаких предположений, кто победит — эти или те. Я был убежден, что и те и другие ослабнут, а мы сможем воспользоваться этим…
Приведу несколько моих шуток и афоризмов на эту тему.
Я не раз повторял, но как шутку, что Россия будет вначале разбита центральными государствами, а затем они сами будут побеждены Антантой.
Ситуацию после войны я рисовал следующим образом: три огромных великана, истекая кровью, больные дизентерией, скорчились в состоянии агонии, а маленький полячок вертится вокруг них, униженно прося места для себя.
Я сравнивал нашу задачу с бегами. Кони мчатся к финишу, а мы же, как муха, уселись на ухе одного из них. В момент приближения к финишу муха улетает с обессилевшего коня и приходит первой».
Итак, Пилсудский со всей прямотой признавал, что прогноз развития военных событий, записанный, в частности, Черновым, он повторял не раз, но не очень-то серьезно.
В этом же утверждении кроется развязка спора, ведущегося десятилетиями между сторонниками и противниками Пилсудского. Ибо вопреки тому, что проповедовали начиная с 1918 года его поклонники, Пилсудский в период военных событий долго не имел ясного представления о конечном развитии ситуации. Но он был политиком и должен был искать пути поведения даже в столь сложных обстоятельствах. Он мастерски выбрался из этой ловушки. И отнюдь не благодаря тому, что гениально предвидел знамения времени, как в этом хотят нас убедить его биографы. Наоборот, он старался рассуждать и поступать так, чтобы никакое развитие событий не закрыло ему возможности для дальнейших действий..
Поэтому и сообщение Чернова, даже если мы отбросим все вышеупомянутые неточности, содержит лишь чисть правды. Пилсудский, пытаясь решить уравнение, о котором он говорил Хласке, учитывал различные комбинации. Не мог исключать и той, о которой рассказал руководитель эсеров. Действуя конфиденциально, он немногое терял, если речь идет о рассматриваемых тогда как приоритетных отношениях с австрийцами. А приобретал же несравнимо больше. В случае именно такого развития событий он имел моральное право присоединиться к победителям как их старый союзник, временно только, по тактическим причинам, находящийся во вражеском лагере. Итак, версия, изложенная Чернову, была лишь одним из нескольких возможных путей действий. К тому же даже, наверное, не той, которую Пилсудский считал наиболее вероятной. В частности, очевидно, по этой причине он и говорил позднее о ней исключительно как о «шутливом» прогнозе.
Все свои усилия Комендант стрелков подчинил созданию армии, видя в ней основной «козырь» для поляков в приближающемся европейском конфликте. А что он вспыхнет, у него не было ни малейших сомнений. Момент столкновения он считал неповторимым шансом для поляков. В вооруженной схватке силы народа, насчитывающего более 20 миллионов человек, были фактором, которым вряд ли могла пренебречь любая из воюющих сторон. Но чтобы стать объектом международного аукциона, приближающего момент осуществления мечты о независимости, поляки должны быть соответствующим образом организованы. Ведь никто не будет добиваться благосклонности рекрутов польской национальности, послушно сражающихся в рядах армий государств — поработителей Польши.
52