Эффектный диалог мог бы продолжаться долго. Но Пилсудский его оборвал не менее эффектно. Произошло повторение знаменитой сцены обращения «человека судьбы», вернувшегося с острова Эльбы, к высланным против него французским войскам: «Солдаты! Кто из вас хочет убить императора Наполеона?!» Маршал Пилсудский быстро подошел к одному из сопровождавших президента кадетов и спросил его в упор:
— Решишься ли ты стрелять в первого маршала Польши? По словам г. Смогоржевского, «юноша побледнел и не ответил. Однако в глазах кадет маршал мог прочесть, что они исполнят свой долг. Он круто повернулся и, никому не кланяясь, медленно пошел назад по мосту, по направлению к Праге».
Вслед за этим начался бой. Его результат легко было предвидеть. Кадеты были сбиты с моста и отошли на Уяздовскую аллею, ведущую к Бельведеру.
Им на помощь уже приходили настоящие полки. Президент республики лично напутствовал в бой и ободрял речами солдат. Но и войска Пилсудского получили сильные подкрепления. Завязалась ожесточенная битва. На улицах Варшавы действовали пулеметы, броневики, даже танки. Правительственные здания брались штурмом. В залах министерства иностранных дел шел бой холодным оружием, рвались ручные гранаты. Убитые и раненые исчислялись сотнями. Удивительной чертой этих кровавых дней было то, что на местах сражения беспрестанно выходили экстренные выпуски газет. События действительно очень нуждались в разъяснении. Правые, даже реакционные газеты призывали поляков встать на защиту республики и парламентского строя. Левые органы печати восхваляли военный переворот диктатора. «Работник», уж, кстати, очень находчиво, потребовал установления «рабоче-крестьянского правительства во главе с Пилсудским».
Под вечер пронесся ложный слух о приближении познанских полков во главе с генералом Галлером, военный авторитет которого правые противопоставляли авторитету Пилсудского. Но в Варшаве победа уже склонялась на сторону войск маршала. В ночь на 14 мая начались подготовления к штурму Бельведера. Президент республики велел отслужить панихиду по погибшим защитникам республики, затем выехал из дворца и послал председателю сейма заявление о своей отставке. Через полчаса после этого к Варшаве подошла верная правительству померанская дивизия. Но уже было поздно. Все в таких делах определяется случаем, — я видел июльские дни, октябрьский переворот 1917 года... В гражданской войне не надо опаздывать, даже на полчаса.
В дружественных иностранных официозах в срочном порядке писались статьи: «...Законные требования доблестного полководца получили удовлетворение... Все искренние друзья Польши с радостью прочтут» и т.д. Писали опять-таки не без оговорок, — нелегка участь официозов: что, в самом деле, если из Познани придет генерал Галлер!..
IX
Генерал Галлер не пришел. Победа была полная. Национальное собрание значительным большинством избрало Пилсудского президентом республики. Иностранные друзья радостно поздравляли «мятежного генерала». Пилсудский отклонил предложенный ему пост и без особой горячности благодарил иностранных друзей. По собственному его признанию, маршал испытывал тяжкую моральную усталость — довольно редкое последствие победоносного переворота. 18 брюмера далось ему нелегко: он тогда не был, как Наполеон, демократом в насмешку.
Фридрих II советовал сначала заботиться о военных успехах дела, а лишь потом о его моральном и юридическом оправдании: нанять философов и юристов никогда не поздно. Пилсудскому цинизм всегда был чужд. Он со всей искренностью искал оправдания пролитой крови несчастных кадетов. Возможно, что отсюда и пошел его нынешний душевный надлом. Формально диктатура установлена не была. По словам маршала Пилсудского, он хотел сделать «последнюю попытку править народом без кнута». Очень придирчивый критик, оценивая эти слова о последней попытке, мог бы, пожалуй, заметить, что не стоило пятьдесят лет так страстно проклинать «кнут проклятого царизма». Но и без придирчивости к словам, без чрезмерного политического формализма следовало осмыслить майский переворот, а с ним и всю жизнь Пилсудского.
По утверждению польских публицистов, сочувствующих перевороту, его причиной был финансовый кризис и коррупция. Валюта действительно падала. Но ведь и франк падал, а о марке и говорить нечего. Нам со стороны казалось, что воссозданное чудом государство с честью преодолевает всякие трудности своих первых лет. Военный переворот — очень неожиданное и ненадежное средство для поднятия валюты. «Коррупция»? Мы все у Иловайского в его учебнике истории читали о разных странах, в которых на смену государственному строю, отмеченному «падением нравов», приходил другой государственный строй, очевидно, нравы поднимавший. Французскую революцию тоже объясняли падением нравов. Что говорить, очень нехороши были нравы при последних Людовиках. Но при Директории они лучше не стали. Нравы улучшаются в пределах долгих десятилетий посредством воспитательной работы над молодыми поколениями. Пилсудский — бесспорно, честный человек, бессребреник, оставшийся бедняком на старости лет. Однако нам равно трудно поверить и тому, что все его предшественники были люди нечестные, и тому, что майский переворот искоренил в стране «коррупцию». Переворот был как переворот: группа, стремившаяся к власти, пришла на смену группе, не желавшей с властью расставаться. Победители были искуснее и счастливее своих предшественников. Экономическое положение Польши немного упрочилось, по крайней мере на некоторое время. Отношения с инородцами стали лучше. Однако политический смысл майского дела и особенно его связь с теми идеями, которым всю жизнь служил Пилсудский, остаются довольно неопределенными. Можно даже сомневаться в том, устойчивее ли теперь положение Польши, чем было до прихода к власти Пилсудского, и очень ли далеко молодое государство от самых тяжких событий.