Отшельник
Труд Кадена, публикуемый в 1922 году частями в газетах, в виде книги увидел свет в следующем году, когда легенда Пилсудского в очередной раз принимала новое измерение. Летом того же года, не желая сотрудничать с созданным правоцентристским правительством[195], Маршал отказался от последних официальных должностей. Отошел добровольно. Это решение лишило актуальности так заботливо опекаемого приверженцами мифа о рулевом государства. Его место занял образ отшельника из Сулеювека.
Понятно, что в глазах поклонников эта метаморфоза ни в чем не умаляла прежней величины Коменданта. Он продолжал оставаться самым совершенным из поляков. В то время пилсудчиковский «Глос» писал о нем:
«Под взрывами гранат, в пыли, дыму и порохе, в нечеловеческом кровавом труде солдата и гражданина родилось имя, закаленное, как сталь, горячее, как пламень, ясное и лучистое, как солнце, — Юзеф Пилсудский. <…> В периоды великих исторических потрясений, во время становления независимой Польши, когда не дипломатические торги, а большие громогласные дела говорили о величине человека, в Польше на страже вольности народа мог стать только тот, кто сам возбудил и направил его волю к Независимости. Ведь когда Независимость народа перестала быть химерой, материализовалась, Юзеф Пилсудский был уже в сердцах всех поляков, и к этой самой возвышенной категории польского характера, к этой самой высокой добродетели национальной жизни все мы протянем руки.
Однако же, — изменял тон рассуждений публицист «Глоса», — демократия, дающая неограниченную свободу всем, дала в руки оружие, направленное против себя же, и своим непримиримым врагам.
Лучезарность великого поступка и большого сердца угасла в глазах тех, ничтожество которых не выносит чересчур яркого блеска. Прошло время жертвы жизни, ушел в тень серый польский солдат. Началась подрывная, трудная работа склочника и смутьяна, горлопана и демагога. <…>
И вскорости забыто, кто такой Пилсудский.
Забыто об украшенной героизмом, бессмертной жертве легионов. <…> Забыто, что этот страж независимости со дня ее зарождения не знал ни минуты покоя, неся день за днем на своих плечах весь груз бесчисленных сражений со всеми врагами Речи Посполитой. <…>
Забыто, что уже в первый день своей доблестной службы он умел силой своего духа подавить угрожающий молодой государственности хаос и гражданскую войну, примиряя своим благородным авторитетом находившиеся в раздоре помыслы. (…)
Забыто, что он — создатель армии, ее организатор и воспитатель, ее вождь и опекун, что он день и ночь работает над ее обучением, обеспечением и воспитанием, глубоко понимая то, что мало кто оценивает, что армия — это оборонительный вал Независимости.
Все это забыто…»
Портрет слишком прозрачный. Просто также вытекающее из него понимание: Пилсудский должен был отойти, ибо его величие не давало покоя противникам.
Этот мотив повторялся в десятках высказываний, в том числе в уже цитировавшемся «Великом человеке в Польше». «Величие, — писал Игнацы Дашиньский, — посрамляет малых, раздражает их скрытостью души. Когда видят или слышат великого человека, пожимают плечами, рассчитывают на то, что он наконец уменьшится и станет для них более понятен. В конце тихонько проклинают и протестуют, и протест этот с течением времени переходит во всеобщее осуждение. <…> Для огромного большинства люден добродетель — своего рода упрек и вообще немилая карикатура на их повседневную жизнь».
Именно такие люди, доказывал Дашиньский, вынудили Пилсудского удалиться в домашнюю тишину. Но ошибаются те, которые считают себя победителями. «Душевное одиночество может привести человека к отуплению, но может и развить его дух до самой прекрасной силы. Одиночество сильной души вынуждает искать другие, нетрадиционные измерения явлений, позволяет забыть о текущей волне событий, опережать ее, завершить ее бег и пророчествовать. Пророк должен обособиться, должен заткнуть уши и глаза на повседневный шум и видеть бесконечно дальше…»
Дашиньский сумел доказать, что Пилсудский не отказался от борьбы. Отошел, чтобы в одиночестве, вдали от повседневного шума готовиться к очередной битве за Польшу.
«Мы знаем, — писалось в уже цитировавшемся «Глосе», — что имя Юзефа Пилсудского еще многократно засияет в полном блеске, еще многократно пробудится в душах поляков. Мы услышим его там, где будет решаться судьба государства, увидим его в полноте славы в любую годину опасности, в то время как его унизители поспешно займутся упаковкой своего барахла».
Сравнение политических противников с обложенными барахлом спекулянтами недвузначно припоминало библейскую картину, представляющую Иерусалимский храм, который вместо верных молящихся заполнили торговцы, ни на что не обращающие внимания. Читатель уже сам должен был продолжить главную мысль. Так же как Сын Божий кнутом изгнал торговцев из храма, Комендант должен будет побеспокоиться о возвращении Польше соответствующей позиции.
В другой раз, черпая вдохновение в греческой мифологии, отшельника из Сулеювека сравнивали с Геркулесом, чистящим авгиевы конюшни[196]. Бенедикт Герц писал в стихотворении «Авгиева конюшня»:
Эти строки были направлены против недостатков Речи Посполитой и часто неправильных действий ее руководителей. Поэтому миф отшельника, собирающегося с силами для борьбы с царящим злом, призван был способствовать росту популярности.
Это понимали враги бельведерского лагеря. А значит, не уставали в своих атаках. Метили в Пилсудского более остро и решительно, чем тогда, когда он занимал самые высокие государственные должности.
«Этот царь-социалист, — сообщала брошюра Максимилиана Леварт-Скварча, носящая символическое название «Враги возрождения Польши», — в течение четырех лет деспотически правил Речью Посполитой Польской. <…> Под влиянием этого деспотизма, а именно крайнего упрямства он оставался в постоянных конфликтах с Сеймом, а также с большой частью общества. <…> Из-за своего «бешеного лихачества» он становился сеятелем путаницы, суматохи и экономического хаоса, автором постоянных встрясок, неожиданностей и экспериментов, которые понизили уровень нашей политической и общественной культуры. В результате уже само его имя стало в Польше синонимом внутреннего раздора, огромным препятствием для спокойного, целенаправленного труда…»
Подобные эпитеты заполняли более десятка следующих страниц брошюры. Венчал ее вывод: «Юзеф Пилсудский, сыграв не очень удачно свою роль, совершенно ушел из политической жизни. <…> Было попросту сумасшествием беспокоить покусанного зубами времени человека, который вопреки логике и пренебрегая фактами сделал сказочную карьеру, и доверять ему, неспециалисту, воинскую должность».
Такая пропаганда проводилась с мыслью привлечь на свою сторону самые недалекие умы. Ее авторы отлично понимали, что демагогия не убеждает людей, критически анализирующих представляемую им аргументацию. Тем подбрасывали литературу на соответствующем, более высоком уровне.
Несомненного успеха добился Адольф Новачиньский. Ему удалось очень больно поразить противника, не направляя по его адресу ни одного эпитета, ни одного уничижительного определения. Он дал слово самому Маршалу, компонуя текст «Золотых мыслей Юзефа Пилсудского». На почти пятидесяти страницах собрал его высказывания в различные периоды деятельности. И хотя не снабдил антологию ни словом комментария, уже сам выбор показывал героя в малопривлекательном свете.
195
Имеется в виду правительство, созданное летом 1922 года объединенными силами
196
Напомним, что это был пятый из двенадцати подвигов