Все это, вместе с не слишком высоким ростом и тяжелой костью, понижало ее шансы на победу в конкурсе на лучшую подпись в книге регистрации браков. И она, по-видимому, решила не участвовать в нем вовсе.
– Что я, сама не справлюсь? – пожала плечами она и в один прекрасный день сообщила родителям, что они вскоре, вместо того, чтобы развестись и наконец поплыть на постаревшем паруснике в бесконечно одинокую даль, станут бабушкой и дедушкой.
– Что? Как! – вытаращились они, силясь понять, каким это ветром, понимаешь, надуло проблему.
– А почему бы вам не обрадоваться. Будет внук. Или внучка.
– Опять? Еще чего не хватало, только внук! – возмутился старик Юргис, в очередной раз не заметив, как загорелось застарелой обидой лицо его жены.
– Спасибо на добром слове, отец, – хмыкнула Ирма.
Через некоторое время она действительно родила внука, причем тоже отчебучила (куда уж без этого) – заявила, что не желает рожать, как все нормальные люди, в роддоме, а планирует этот делать самостоятельно, в компании какой-то сомнительной народной акушерки, в воду.
– Только не в моем доме! – категорически уперся отец, однако чтобы справиться с Ирмой, которая что-то твердо решила, – столько у него не было ни сил, ни здоровья. Так и появился на свет внучок, как-то незаметно и тихо, в эмалированной ванне их раздельного санузла двухкомнатной квартиры в Чертанове, похоронив, таким образом, стариковские мечты о скором разводе. И снова инстинкт продолжения рода слепил этих столь разных и по форме, и по содержанию людей в одно целое. Снова из этих кирпичей была возведена стенка в ячейке общества.
Семейство Пятрулис продолжило ругаться, ворчать, обвиняя друг друга в погубленной жизни, в бессмысленно растраченных годах, в мозолях на руках и прочих проблемах со здоровьем. То, что годы прошли бы в любом случае, все как-то случайно забыли. Короче, они просто снова стали жить вместе, удобно полагая, что этим самым приносят себя в жертву. Но если бы им случилось быть объективными, то обнаружилось бы, что вот уже много лет и даже десятилетий они являются и смыслом, и содержанием жизни друг друга. И что бы они делали, куда бы дели собственную не растраченную еще до конца жизнь без сумасбродной дочери и особенно без непонятно откуда взявшегося внука, Пауласа, Павлушки, или как кому будет угодно его называть, в котором, хоть никто и не признавался в этом, души не чаяли все.
Когда маленькая салатовая, похожая на букашку машинка выезжала с МКАД, Ирма скрестила на всякий случай пальцы – сотрудник ГИБДД все еще стоял около узкого выезда и в любую минуту мог снова властной рукой взять да и перекрыть дорогу, разрушив хрупкое автомобильное счастье. Чтобы неповадно было.
– Ух, ну наконец-то, – выдохнула она, проехав наконец опасный участок. Она подняла с соседнего сиденья телефон и набрала телефон подруги.
– Ну что, я, кажется, сдвинулась с места. Но мне еще ехать и ехать. Ты как, свободна?
– Слушай, а давай в кафе посидим, а? – попросила ее подруга. В ее голосе Ирма услышала знакомые нотки беспокойства.
– Что-то опять случилось? Рассказывай.
– Да ничего особенного, – вздохнула подруга.
– Ты что, плакала? – предположила Ирма. – У тебя такой голос странный.
– Да мы тут… с мужем…
– А, ну все понятно. Господи, ну почему ты заставляешь женщин так мучиться! Это все из-за яблока, да? Ты жадный, Господи, да? – придуривалась Ирма, но знала, что муж ее подруги – совсем даже не самый плохой вариант. Просто нудный, как и все мужчины. Семья – тяжкий крест.
– Просто мы вчера на день рождения ходили к Беньке, ну, ты помнишь, к Лериному сыну… – всхлипнула подруга.
– Да, я помню. И что? Костик нажрался? Плюнул в нового Орловича? – хмыкнула Ирма, но тут же заткнулась. – Светк, ну что ты?