После тренировки у Художников нас с Колобком Абрамян на суджук пригласил. Вечером прихватив баранки и банку варенья идём в гости.
– А может вина молодого? – спрашивает радушный хозяин тряся трёхлитровой банкой.
Вася оживляется, но посмотрев на меня, говорит:
– Нет, в следующий раз.
Попандопуло разливает чай, а Алёша к чаю приносит суджук.
Да это же чурчхела – орехи в загустевшем виноградном соке.
А из чего это сделано? – задаёт вопрос мой сосед Почемучкин.
Минут десять обсуждается гастрономическое разнообразие армянской и украинской кухонь.
Затем постепенно разговор переходит на женщин.
Попандопуло рассказывает:
– Все беды от вина. Вот полгода назад был дома в отпуске. Родня решила меня познакомить с хорошей девушкой. Пришли к ней домой. За стол меня усадили, а сами с её родителями пошли погулять. "Пусть молодые спокойно познакомятся." Спокойно, как же. Приходит Она. Такая вся страшненькая. Я аж онемел. Тогда она, глядя на мой неначатый стакан чая спрашивает: "А может сто грамм". Я киваю. Выпил, думаю, а подруга то ничего, понимает. Разговорились. Я ещё соточку. Смотрю, не такая уж она и страшная. Потом ещё соточку, и танцевать. Обниматься начали. Я для храбрости ещё сто грамм. И в койку. Потом голяком последнюю сотку только допил – сразу родители зашли. Отпираться было глупо. Через неделю свадьбу сыграли. Весной пополнение ждём.
– А я из-за любовницы чуть в лифте не погиб, – хлопая Стёпу по спине говорит Алёша.
– Вот тут поподробнее, – оживился Колобок.
– Дело это в Харькове было. Я прямо с дежурства, не переодеваясь рванул к подруге, чтобы не опоздать. Только мы с Марусей на кровать залезли. Муж её вернулся. Командировку отменили. Хорошо ключ в двери был. Я успел со второго этажа выпрыгнуть, а подруга одежду и ботинки выкинула. Но, почему-то ремня не было. А у меня штаны казённые широкие, спадают. Снял я на улице толстую бельевую верёвку. Два оборота пропустил вокруг себя через шлёвки, а клубок оставшейся верёвки в карман запихнул. Захожу в гостинице в лифт с девушкой, и не заметил, как клубок у лифта выпал. Поехали на последний этаж. меня к двери прижало и колбасит. Штаны трещат, но не рвутся. Девушка не растерялась остановила лифт. Нас потом из отжатого лифта за руки доставали.
Это прям история Толи Кожемякина.
Степан уточняет:
– Ну, а со спасительницей подружился?
– Не успел. Она в Вильнюс улетела вечером.
Тут Колобок вставил свои две копейки:
– У нас во дворе жил директор вагоностроительного завода. Половина Мытищ у него работала.
Врёт и не краснеет. Уметь надо.
Васечка, вдохновлённый вниманием слушателей продолжает:
– У директорского сына был мяч футбольный. Кожаный. Гоняли во дворе в футбол и на дерево мяч запулили. Между веток застрял. Тут это чадо берёт камень с крупное яблоко. Прицеливается, и бросает. А тут папина Эмка из-за угла дома выруливает. И камушек в аккурат в лобовое стекло. Папаша потом мяч проткнул ножом, и на помойку выкинул. Пацаны кожу зашили, камеру заклеили. Всё лето в футбол этим мячом играл с ребятами, пока не в армию не призвали.
– А у меня в армии случай удивительный был, – принимает эстафету Попандопуло, – Мы комкора нашего Карпезо только что похоронили. Тут из штаба армии генерал приехал, говорит откапывайте. Думаю, тронулся мужик, такое в начале войны часто бывало. Откопали. Доктор трубочку свою достал, послушал и как заорёт: "Санитары – носилки". Оказалось, что живого закопали.
– Повезло мужику…
– От тож.
Ночь. Чувствую себя чужаком в этом мире. Внутри меня постоянно идёт борьба. Глаза не могут привыкнуть к картине удручающей бедности. Уши в ужасе от скрипов кроватной сетки и от хрипов местного радио называемых песнями. Тело страдает от лютого холода. Обоняние содрогается от постоянных запахов перегара и махорки. Чтение газет вводит в ступор. В команде я чувствую себя инородным телом, которое терпят потому, что так сказали сверху. И весь этот ужасный ужас стирается когда вспоминаю взгляд одной настырной девушки.
Она вновь улыбается мне сквозь сон. А её губы шепчут: "До завтра."
21 января 1950 года.
Сегодня после утренней тренировки меня попросила задержаться строго одетая немолодая женщина.