— А мы второго в сугроб прямо ткнули. Он едва ноги унёс.
— Так и надо. Не разглядеть только было, кто наскочил-то.
Мы дрожали мелкой дрожью, пока не подошли к моему дому.
В нашем окне мигал свет.
— Бывай, Коля!.. Завтра за водой! — крикнул Сашка.
Я даже не ответил: от калитки я увидел, что на крыльце стояла мать, закутанная в большой платок.
Она молча пропустила меня вперёд себя и молча глядела, как я раздевался. Вдруг она схватила меня за руку и потащила к моргалке.
— Ну-ка покажись, покажись, — говорила она, поднимая кружечку с керосином к самому моему лицу. — Что это? Кровь? Всё лицо в крови! Я так и знала, что это кончится поножовщиной.
— Да какая же поножовщина, мама! — воскликнул я. — Упал я просто. На сосульку налетел.
— Знаю, знаю, что это за сосулька, — говорила мать, — хватит! Совсем от рук отбился, ничего не делаешь… Нет, кончено, Коля, не могу я больше. Надо уходить из отряда.
Она ещё долго что-то говорила, а я залез под одеяло, заткнул уши и шептал про себя: «Из отряда не уйду… из отряда не уйду… Пионера не сломить… Ты буржуйка, ты буржуйка, а я из отряда не уйду».
Я бормотал, пока не уснул.
Спал я тревожно, проснулся с третьими петухами, даже мать ещё не разводила печку. Я наносил ледяных дров, подмёл комнаты, разбудил Володьку, приготовил кадку и салазки.
— Что попало? — спросил Володька. — Вчера опять в час ночи пришёл?
— Не твоё дело, — буркнул я. — Мелюзга! Будешь подначивать, в Нансена играть не приму.
Володька сразу утихомирился.
Мы только что выехали за калитку, как повстречали Сашку и Ваньку. Они уже были завалены мокрым снегом — вьюжило.
— Привет моему верному помощнику, товарищу Свердруппу! — сказал я Сашке.
— Привет тебе, смелый Фритьоф Нансен! — отвечал Сашка. — Итак, ты твёрдо решил достичь ледяной Гренландии?
— Да, — отвечал я, — в поход, товарищи.
Мы двинулись, жмурясь от летящего в глаза мокрого липкого снега. Гремели кадушки, в вёдрах выл ветер. Мы шли и играли в Нансена.
После того как мы узнали про его жизнь и работу, мы каждый раз поездку за водой превращали в арктический поход.
Обледеневшая водораздельная будка была Гренландией, школа — Северным полюсом. Сашка был моим помощником Свердруп-пом, Ванька — лапландцем (он и лицом-то подходил), Володька — собаками.
— А я даже бутылочки захватил, — сказал Сашка, — утром набил снегом и повесил себе за пазуху, чтоб вода была.
Так делала экспедиция Нансена во время трудных переходов по сплошным и безлюдным льдам.
— Хорошо, дорогой Свердрупп, — ответил я. — У фиорда Умералика мы сделаем привал и напьёмся.
Мы молча минут пять тащили сани, пока не дошли до угла. Это и был фиорд Умералик. Тут на нас налетел целый шквал снега. Мы на минуту ослепли.
— Собаки отказываются идти дальше! — воскликнул Володька и съёжился.
— Ничего, — ответил Нансен, то есть я. — Мы посадим собак в сани и потащим сани на себе. Садись, Володька!.. Но мы достигнем ледяной Гренландии…
— Мы достигнем Гренландии, — сказали Свердрупп и проводник-лапландец, стуча зубами.
В Гренландии очередь была небольшая. Мы быстро набрали воды и поехали обратно.
— Мы возвращаемся в Норвегию, друзья, — сказал я почти у самого дома, — но знайте, ненадолго… Через несколько месяцев мы двинемся открывать Северный полюс.
— А я только на второй урок приду, — сказал вдруг лапландец — Ванька.
— Почему?
Ванька помолчал.
— Пилить надо… Да батя ещё… какие-то планки оставил, велел заточить. Не успел я вчера, в отряде просидел, ночью пришёл. Батя гудел-гудел… спасу нет…
— У меня мать тоже гудела… Увидела, что щека в бруснике, орёт: поножовщина!
— А здорово вчера мы их отдули, — сказал Сашка. — Жалко, что темно было, а то по следам сразу бы узнали — кто.
— Постойте! — крикнул я. — И так узнаем… Сейчас я что-то покажу вам.
Мы остановились.
Я сунул руку в карман барнаулки и вытащил кусок воротника. С минуту мы молча разглядывали клочок рыжего меха.
— Это Кешкин воротник, — медленно сказал Сашка и поглядел на всех по очереди. — Ух! Ребята! Ведь его матка, наверно, измордовала за воротник. Ведь ему только-только новое пальто справили. И воротник был рыжий, помните? Из пыжика ещё.
Я тихо спрятал кусок воротника обратно в барнаулку. Мы потащили воду вверх по Алтайской, но уже больше не играли.
Дома я завернул кусок Кешкиного воротника в бумажку, а в школе в большую перемену тихонько положил сверток в парту общества голубятников.