— Ты только послушай, что было! — кричал звеньевой «Парижской коммуны». — Приходим мы к пимокату Бурых. Он нас как увидал, прямо испугался. «Вам чего, говорит, надо»? Мы отвечаем: «У нас день труда, помогать вам пришли». Он говорит: «Да что вы, что вы! Мне вам и заплатить-то нечем, и кормить вас нечем». А мы говорим: «Мы сыты, нам ничего не надо, давайте вместе валенки валять». А он всё мнётся, говорит: «Напортите вы мне всё». Потом ничего, дал нам шерсть трепать, мы ему прямо по шерстинке разобрали.
— А мы, — кричали другие, — а мы Липкиной матери всё бельё переполоскали.
Шура сияла.
— Ребятишки, тише, тише! — кричала она. — Хороший сбор сегодня был? Правильный? Интересный?
— Очень! О-чень!
— Ну вот слушайте, что я теперь скажу. Теперь в классе надо разузнать, кому из неорганизованных помочь надо, и в следующий день труда к ним пойдём. Понятно? На той неделе. А потом собрание устроим. Ясно? Завоюем школу, ребята. Сообразили?
А на другой день в школе произошла новая история.
Первый урок была физика. Вошла учительница, которую мы прозвали Филя Молекула. Она была быстрая, низенькая и толстенькая. Филя Молекула открыла журнал и близко-близко приставила его к глазам. Она была близорука.
— Вызывать будет, — шепнул Ванька. Выучил?
— Факт, — прошептал я.
В это время мне передали записку. Я развернул — там было написано: «Товарищи, очень многие сегодня не приготовили урока, давайте отказываться отвечать Филе; если весь класс откажется, никому неуда не будет. Распишитесь».
Я со страхом стал разбирать фамилии подписавшихся. В записке было несколько пионерских фамилий. Прошла она только по первому ряду? Или по всем рядам? А Филя Молекула уже начала вызывать.
— Смирнова, к доске! — сказала она отрывисто.
Смирнова, одна из лучших учениц, встала, покраснела как рак и прошептала:
— Анна Ефимовна, я отказываюсь.
— Странно! — Филя пожала плечами и вызвала Мерзлякова.
— Отказываюсь, — буркнул он.
— Да что это с вами? — произнесла Филя. — Удивительное дело. — И она выкликнула Мотьку.
— А? Я здесь. К доске? — спросил Мотька, точно не слышал. И он вдруг не пошёл, а покатил между партами: левой ногой он расподдавался, а к правой у него был привязан роликовый конёк. Конёк страшно шумел. Мотька лихо вылетел из прохода, промчался на одной ноге вокруг доски и остановился. Класс сначала обалдел, а потом все так и загоготали как гуси.
— Шикарный выезд! — крикнул Мерзляков.
Филя Молекула побагровела.
— Садитесь! — крикнула она. — Стыдно!
Мотька скорчил недоумевающую рожу и развёл руками.
— А я-то на всех парах летел, — сказал он. — Ну что ж, как хотите. — И он снова расподдался, грохоча объехал вокруг доски и подлетел к своей парте. У самой парты он споткнулся и упал. Нога с коньком закачалась над партой, на коньке ещё вертелись ролики. Класс едва утих.
— Стыдно, стыдно! — сказала Филя отрывисто. — Вы хотите сорвать урок. И это в классе, где есть пионеры?!
— Пионеры тоже отвечать не будут, — злорадно крикнул Мерзляков.
Тут меня точно кипятком обварили. Я выскочил.
— Не ручайся за пионеров, — сказал я громко. — Пионеры урок знают и отвечать будут.
Я сел и стёр с лица горячий пот. Класс замолчал, и только какая-то девчонка-песталоцка прошипела: «Ну и выскочки эти пионеры».
— Вот это правильно… Это по-пионерски, — сказала Филя Молекула и вызвала Ваньку.
Я опасался за него, но Ванёк как раз хорошо знал то, что спрашивала Филя.
— Отлично, — сказала Филя, щурясь. — Тема усвоена отлично. И она вызвала меня.
Но я не успел ответить, как прохрипел звонок. Филя засеменила к двери и по дороге выронила свою записную книжечку. Я схватил книжечку и догнал учительницу.