Тамино успел прошмыгнуть у него под брюхом и уцепиться за кончик его длинного шарфа в зеленый горошек, который болтался на шее верблюда как поводок.
— Постойте! — крикнул Тамино, стараясь притормозить упрямого испанца. — Господин Хосе Гомес… Ой, простите, забыл ваше полное имя! Господин Хосе, не уходите! Вы не поняли меня! — В голосе Тамино слышалось отчаяние. — Ну куда же вы? Не нужен мне никакой черт! С чего вы взяли?! Я ищу любовь! Любовь, понимаете?!
— Любовь? — переспросил верблюд и тут же остановился как вкопанный. — А почему ты именно здесь решил искать любовь?
Тамино отпустил шарф и, выбравшись из-под верблюжьего луза, встал так, чтобы в случае чего успеть задержать строптивого жителя черного острова. Тамино попытался в двух словах объяснить верблюду, каким образом он оказался на Лансароте и что ему здесь надо. Но верблюд слушал его как-то недоверчиво и, судя по всему, не очень-то понимал, что к чему. Тогда Тамино решил рассказать ему всё по порядку. О том, как он жил себе на Южном полюсе, об императорских пингвинах, о понедельничном плаче, о принцессе Нануме, о ките Эфраиме, о морском слоне по имени Харальд, о Фредерике и Фредерико, о Фите, маленьком большелапом, о том, как ему, Тамино, хочется поскорее найти любовь, хотя он толком и не знает, что же это такое — любовь.
На этом месте верблюд в белом шарфике необычайно оживился и неожиданно запел.
— Лалалалалалалала, — пропел он целую гамму, сначала вверх, а потом вниз. — Лалалалалалалала.
— Лалалалалалалала? — повторил за ним удивленный пингвин. — Что значит «лалалалалалала»?
— Та-ми-но, Та-ми-но! — продолжал распевать верблюд, радостно пританцовывая на месте. — Тааааа-миииииии-но!
Пингвин, ничего не понимая, смотрел на странного верблюда.
— Та-ми-но! Знаешь, каааак тебеееее повезлоооооооооо! — заливался трелями верблюд. — Яааааааааа скажуууууууу тебеее…
— Что вы мне скажете? — перебил его пингвин.
— Всё-всё-всё-всё… — снова затянул верблюд свою арию.
— Ну что всё-то? — нетерпеливо спросил его Тамино.
— Яааааааааа скажуууууууу тебеееее, что такое любооооооооооовь…
Казалось, верблюд никогда не остановится.
Тамино совсем разнервничался. Этот верблюд, кажется, знает ответ на его вопрос, но поди добейся от него толкового объяснения, если он все время голосит. Тамино решил не отступаться от своего и сохранять самообладание.
— И что такое любовь? — строго спросил он.
Верблюд на какое-то мгновение умолк. Он отступил чуть-чуть назад, приосанился и придал своей физиономии самое торжественное выражение. Именно с таким выражением лица бабушка-пингвиниха открывала обычно дверь в комнату, в которой лежали приготовленные заранее рождественские подарки.
— Музыка! — важно изрек верблюд и снова замолчал.
— Музыка? — Тамино уже совсем ничего не понимал. — При чем здесь музыка?
— При том! — односложно ответил верблюд, все еще сохраняя торжественное выражение на своей добродушной физиономии. — Любовь, мой друг, это музыка! — снова перешел на пение верблюд, вложивший в свою музыкальную фразу столько чувства, что у Тамино даже мурашки пробежали по спине — так это получилось красиво. Гораздо красивее, чем пение ветра на Южном полюсе, которое так любил, бывало, слушать пингвин, предвкушая наступление долгожданной зимы.
Но песни песнями, а дело делом. Тамино пока еще так ничего и не понял из объяснений певучего верблюда. Значит, нужно было запастись терпением и попытаться все-таки разобраться в интересовавшем его вопросе. По опыту он уже знал, что за всякими непонятностями могут скрываться очень даже полезные сведения. Ведь каждый раз, когда он чего-то не понимал, потом оказывалось, что именно это каким-то образом приближает его к разгадке тайны любви и, следовательно, к принцессе Нануме. За время своего путешествия Тамино уже научился: если тебе что-то неясно, всегда надо спрашивать. Вот и сейчас он выдержал небольшую паузу, а потом поинтересовался:
— Не могли бы вы мне сказать, глубокоуважаемый господин Гомес, что вы имеете в виду, когда говорите, что любовь — это музыка?
— Могу, — ответил верблюд и с величественным видом опустился на землю. — Музыка — это самое прекрасное, что есть на свете. Ничто так не волнует душу и не радует сердце, как музыка. И даже если начнется извержение вулкана и лава зальет весь остров, и даже если все люди передерутся в своих войнах, и даже если нам станет грустно, или мы заболеем, или потеряем кого-то, кто нам очень дорог, и даже если все провалится в тартарары — все равно музыка окажется сильнее всех бед. Потому что ее нельзя разрушить, ее нельзя присвоить, ее нельзя запереть или посадить в тюрьму. Она существует сама по себе. Существует всегда и везде. Но особенно ее много в Милане.