Словом, каждый, входящий в кабинет, должен был ощущать трепет.
Суржик и Варфоломеев-Евстигнеев сидели в креслах. Каждый на своем месте. Как и положено. Варфоломеев-Евстигнеев за массивным столом, писатель Суржик перед оным. С блокнотом в руках.
— Ваше педагогическое кредо? — спросил Суржик.
Начальник Варфоломеев-Евстигнеев крякнул. Очевидно, недолюбливал слово «кредо», но ответил. Четко, как и подобает отставному военному:
— Дисциплина, дисциплина и еще раз — дисциплина!
— Слышал, в вашем «Журавлике» культивируют гармоничное развитие личности. Приобщение к музыке, поэзии, живописи…
— Это все игры Лоры Гонзалес, прежней директрисы. Царство ей небесное! Танцы, шманцы, обжиманцы.… Между нами, распустила она воспитанников до невозможности. Главное в воспитании — что?
— Дисциплина! — не моргнув глазом, ответил Суржик.
— Труд! — подняв вверх указательный палец, заявил директор. — Все беды, преступления, извращенчества от лени. От безделья! Если воспитанник ленится…
— В карцер?
— Без колебаний!
Суржик сделал вид, будто что-то отметил в своем блокноте.
— Меня интересуют выпускники? Как складываются судьбы? Кто кем стал?
— По разному.
— Есть, кем гордиться?
— В должности директора я всего четыре года. Не скрою, отдельными выпускниками можно гордиться. Нашу «Аллею Славы» наблюдали?
— Почему среди них нет звезды эстрады Надежды Соломатиной?
— Да, какая она «звезда»? — поморщился Варфоломеев-Евстигнеев.
Директор зачем-то оглянулся по сторонам и навалился грудью на стол.
— Не для печати. Строго между нами.
Суржик понимающе кивнул. Тоже чуть наклонился к «Евстигнееву». То бишь, Варфоломееву.
— Позорная страница нашего учреждения. Насквозь аморальная девица! Порочная и распущенная! С двенадцати лет вступала, понимаешь, в незаконные половые взаимоотношения. Есть свидетели. Её даже в специнтернат собирались оформлять. Неудивительно, что она на эстраде оказалась. Самое ей там место.
— Не любите эстраду?
Евстигнеев-Варфоломеев чуть не задохнулся от возмущения.
— Вы что, телевизор не смотрите!?
— Очень редко, — успел вставить Суржик.
— Распущенность хуже, чем на западе! Сплошные педерасы и эти, которые женщина с женщиной! И главное, все крупным планом показывают! В цветном изображении! Вы что там себе в Москве думаете? Куда мы призываем нашу молодежь!? Где будет наше светлое будущее!? — грозно вопрошал начальник Варфоломеев-Евстигнеев.
«Думал, такие уже вымерли!» — мелькнуло в голове Суржика. «Вместе с дирижаблями и двухместными велосипедами!».
— Мне говорили, Надя Соломатина не такая, — с самым искренним сомнением в голосе пробормотал Валера.
— Не такая!? — возмутился начальник Варфоломеев-Евстигнеев. — Она как раз еще хуже других остальных! Три раза побеги устраивала. Индивидуальные и даже групповые. Все задокументировано. Могу ознакомить…
— Верю на слово! — с беспредельной искренностью заявил Суржик.
— С двенадцати лет, понимаешь, в половые взаимоотношения вступала!
— С кем? — не выдержал Суржик.
— С нашим участковым милиционером. Его за это понизили в должности…
«Куда уж ниже-то?» — промелькнуло в голове у Суржика.
— Ее собирались оформить в специнтернат. Гонзалес воспротивилась.
— Гонзалес — это…
— Прежняя директриса, — поморщившись, сообщил Варфоломеев-Евстигнеев. — Развела тут, понимаешь, демократизацию. Танцы, шманцы, обжиманцы…. Соломатина у нее в любимчиках ходила. Это, в какие ворота!? С ума сойти можно! Я только после армии девушку поцеловал первый раз…
«И последний!» — мысленно усмехнулся Валера.
— А она!? Несмываемое пятно! На весь трудовой коллектив! Эта Соломатина здесь такие, понимаешь, эстрадные концерты закатывала! Перед моим вступлением в должность восстание организовала, устроила настоящий бунт!
— Бессмысленный и беспощадный? — уточнил Валера. Перед его глазами мгновенно возникла Надя. На баррикадах, с обнаженной грудью и со знаменем в руках.
— Не понял! — нахмурился директор.