Становление Рутенберга-революционера, его вступление в особую касту «спортсменов террора», как их однажды удачно назвал философ A.C. Изгоев (Изгоев 1911: 4)18, проходило в атмосфере тех пламенных народнических идей и идеалов, которые засасывали в свою воронку людей, глубоко оскорбленных существующим правопорядком (или, точнее, в их глазах, – неправопорядком) и окрыленных мыслью об изменении жизни в сторону справедливых и гуманных норм. Для этой высокой цели все средства, включая кровавый террор, оказывались хороши. Причем террор повсеместный и, так сказать, не взирающий на лица. Один из провозвестников и идеологов революционного террора в России писатель С.М. Степняк-Кравчинский, убивший шефа жандармов Н.В. Мезенцева, писал в книге «Подпольная Россия» (первоначально написанной по-итальянски (1881–1882, отд. изд. 1882); выполненный автором русский перевод – 1893):
Уж если тратить время на убийство какого-нибудь шпиона, то почему же оставлять безнаказанным жандарма, поощряющего его гнусное ремесло, или прокурора, который пользуется его донесениями для арестов, или, наконец, шефа жандармов, который руководит всем? А дальше приходится подумать и о самом царе, властью которого действует вся эта орда (Степняк-Кравчинский 1972: 401).
В 1899 г. Рутенберг принимал активное участие в студенческих волнениях, охвативших вузы столицы (см. о них: Ливанов 1901; Morrissey 1998: 44–74), за что к нему были применены меры административного воздействия: он был отчислен из института, год провел в Екатеринославе. Там работал чертежником на Александровском Южно-Российском металлургическом заводе Брянского акционерного общества, затем на Екатерининской железной дороге. В Екатеринославе Рутенберг сблизился с социал-демократами, но, судя по всему, связи эти были достаточно поверхностными. По крайней мере, они не дали в руки полиции никакого «криминала», и после возвращения в Петербург в 1900 г. Рутенберг был восстановлен в Технологическом институте. Близко знавший его Б.В. Савинков впоследствии вспоминал:
Рутенберга я знал давно, с университетской скамьи19. Он вместе со мной был членом групп «Социалист» и «Рабочее знамя»20, вместе со мной был привлечен к делу и содержался в доме предварительного заключения. Дело его окончилось полицейским надзором, отбыв который, он поступил на Путиловский завод инженером. На заводе он приобрел любовь и уважение рабочих и 9 января вместе с Георгием Гапоном шел к Зимнему дворцу в первых рядах (ВТ: 86)21.
Группа «Рабочее знамя» возникла в 1897 г. на основе слияния двух групп – технологов, вышедших из санкт-петербургского «Союза борьбы», и оппозиционной Бунду белостокской организации рабочих-революционеров. В июне 1898 г. в Белостоке вышел № 1 газеты «Рабочее знамя» (в конце июня типография была арестована). Эта группа имела свои филиалы в Петербурге, Москве, Киеве, Вильно, Гродно, Белостоке. Группа «Социалист», созданная летом 1900 г., находилась в тесной связи с «Рабочим знаменем» и с другой организацией, куда входил Б. Савинков, – «Группой 20-ти». Все вместе они образовали «Объединенную группу Социалист и Рабочее знамя» (Слетов 1917: 89–90).
Познакомившись с российской социал-демократией, Рутенберг затем сблизился с социалистами-революционерами, чья идеология более соответствовала его устремлениям, отдав в выборе между двумя этими партиями предпочтение той, которая, по словам одного горьковского персонажа («Жизнь ненужного человека»),
хочет перебить бомбами и другими способами министров и царевых верных людей… (Горький 1968-76, IX: 112).
В брошюре «De natzionale wiedervaflevung von dem yidishen folk» (Национальное возрождение еврейского народа), вышедшей на идише под псевдонимом Пинхас Бен-Ами в 1915 г., Рутенберг хотя и связывал причины своего заражения революционным микробом с растущим в нем с детства чувством протеста против национального притеснения и социальной несправедливости, все же говорил о его космополитической природе и сущности:
Как и большинству из числа учащейся еврейской молодежи моего поколения, вышедшей из «черты оседлости», мне приходилось преодолевать «процентную норму», чтобы добиться права на высшее образование и права на жительство. И вот, окунувшись в жизнь большого города, оторванный от отчего дома, я обнаружил внутреннюю потребность, которая росла и ширилась во мне с детства, там, в еврейском гетто, – потребность протеста и борьбы против угнетения. И тогда я пополнил лагерь русских революционеров и служил ему верой и правдой. И не из-за внешних причин, а по сердечному влечению. И все, что я имел и умел, было отдано революционному делу.