УОТЕРС: Я понимал, что это будет долгий и сложный процесс, и мне нужен был напарник, с которым я мог бы поговорить об этом проекте. Потому что в группе не было никого, с кем я мог бы обсудить материал — Дэйву было просто неинтересно, Рик в тот момент уже перестал работать, а Ник и рад был бы выслушать меня, поскольку мы были довольно близки тогда, но его больше интересовали гоночные автомобили. Мне нужен был кто-то вроде Эзрина, который в музыкальном и интеллектуальном плане находился примерно там же, где и я.
ГИЛМОР: Мы никогда сразу же по завершении одного проекта не начинали делать другой, мы всегда брали небольшой тайм-аут. Меня уговорили мои старые друзья, с которыми я выступал до «Pink Floyd», что мы должны собраться и без репетиций записать альбом, немного повеселиться. Рик занимался своим альбомом. Когда мы снова встретились в студии в Лондоне, Роджер заявил, что он хочет делать один из двух проектов, над которыми работал все это время в своей домашней студии. Он пришел с двумя довольно хорошими, длинными демозаписями: одна — «The Wall», а вторая позднее стала его первым сольным альбомом, она имела одну очень красивую мелодию, но в моей памяти осталась как слишком однообразная. Мы решили, что «The Wall» будет тем проектом, над которым мы станем работать, когда в сентябре снова соберемся вместе.
РИК РАЙТ: В тот период теоретически мы были банкротами. Наши счета были пусты, у нас был огромный налоговый долг, и нам сказали, что мы должны уехать на год из страны, сделать новый альбом, чтобы постараться оплатить долг по налогам, поэтому это был довольно ужасный период для всех нас.
МЕЙСОН: Запись была очень плохого качества — Роджер всегда делал отвратительные демозаписи, даже если они были записаны на сложной аппаратуре, — однако сразу же стало ясно, что это интересная идея, которую можно развить музыкально.
РАЙТ: Но там были песни, о которых я подумал: «О нет, сколько можно — опять о войне, о его матери, о его погибшем отце». Я надеялся, что он покончил со всем этим и наконец занялся новыми темами, но он зациклился на старых… Все песни были в одном и том же темпе, в одном и том же ключе, совершенно одинаковые. Возможно, если бы мы не находились в тяжелой финансовой ситуации, мы бы сказали ему:
«Нам не нравятся эти песни», и альбом был бы другим. Но у Роджера был именно этот материал, Дэйв и я не имели никакого, поэтому мы стали над ним работать.
ГИЛМОР: У нас был определенный финансовый кризис, но не думаю, что он произошел до того момента, как мы начали сводить первый кусочек «The Wall» в студиях на «Britannia-Row» между сентябрем и Рождеством. Тогда я считал, что это очень хорошая концепция, сейчас я не считаю ее такой уж хорошей; оглядываясь назад, я нахожу ее несколько плаксивой. Я был готов позволить Роджеру полностью проявить свою фантазию.
Во время ночной сессии Боб Эзрин изучил записи Роджера Уотерса.
ЭЗРИН: В ту ночь я написал сценарий как бы для фильма «The Wall» — который отличался от настоящего сценария фильма «The Wall»; я не имел никакого отношения к фильму и был против создания каких-либо конкретных образов. Просто я представил себе этот сюжетно-тематический звуковой пейзаж — больше увидел, чем услышал, — и выстроил музыкальные куски, которые у нас были и которых не хватало, плюс звуковые эффекты и переходы между песнями, чтобы создать связный рассказ. Я понимал, кто был главным персонажем, и пришел к заключению, что нам необходимо превратить его из конкретного человека в собирательный образ — воскресить старого Пинка, к которому они в прошлом имели отношение. Я пришел на следующий день со сценарием — между прочим, он сейчас находится в Зале славы рок-н-ролла, — раздал копии, и мы вместе прочли его. Это был совершенно другой подход к сочинительству песен, но он реально помог нашей работе. С этого момента мы больше не действовали наугад, мы работали по плану.
УОТЕРС: Основная конструкция не изменилась. Одни песни сильно изменились, другие — «Don't Leave Me Now», «Is There Anybody Out There?», «Mother» — остались почти такими же, какими они были первоначально.
ЭЗРИН: Настал день, когда мы покинули дом Роджера и отправились в студию. Это было настоящее сотрудничество, каждый высказывал свое мнение и вносил свой вклад. Порой я был очень возбужден. У нас часто возникали стычки, во время которых мы яростно спорили по поводу того, какой должна быть песня, спорили неделями — так как они англичане, а я канадец, мы вели себя по-джентльменски, но никто не уступал. Однако в результате такого вот конфликта — столкновения двух противоположных мнений — песня получалась намного лучше, чем без него.