РАЙТ: Я получал настоящее удовольствие, когда мы работали над «Dark Side Of The Moon» или «Wish You Were Here». Мы могли и поспорить, но мы делали эти альбомы как одна команда. Меня беспокоило, что приглашенный продюсер может растерять то, что мы четверо сделаем. Но, с другой стороны, я подумал: «Боже, нам так нужен рефери».
УОТЕРС: Мы работали плечом к плечу до «Dark Side» включительно. Дальше уже было по-другому. Мы достигли всего, что собирались достичь, и единственными причинами того, что мы оставались в группе после этого, были страх и алчность.
ГИЛМОР: Альбом «The Wall» создавался в три этапа. Первый — на «Britannia-Row» в Лондоне: изучение материала, развитие идей, запись на демоленту. Потом Франция, где мы сделали большую часть альбома, и Лос-Анджелес, где мы закончили и смикшировали его. Во Франции мы работали очень много и очень напряженно. Удивительно, как много мы сделали за сравнительно короткий срок.
МЕЙСОН: Темп был очень высокий. Фактически мы работали сразу в двух студиях.
ГИЛМОР: «Superbear», студия, где мы больше всего работали, находилась довольно высоко в горах. Там было трудно петь, и Роджер испытывал большие трудности. Он не только там их испытывал, ха-ха-ха! Поэтому мы нашли другую студию, «Miravel», и Роджер отправился туда с Бобом записывать вокалы.
ЭЗРИН: Мы работали с перерывами — у нас было много перерывов. Я как-то подсчитывал, и, думаю, процесс записи альбома занял где-то четыре-пять месяцев реального студийного времени, но мы работали над ним больше года, поскольку в студии мы бывали нечасто и делали большие перерывы. У ребят были семьи, и они желали работать с 10 до 18 — нет, это Роджер решил, что мы будем работать с 10 до 18. Мы работали в джентльменское время, носили джентльменскую одежду, ели джентльменскую еду, даже чай и бисквиты нам приносили каждый день в удобное для нас время. Все было очень культурно. И принимая во внимание, что в то же самое время мы делали некий весьма антикультурный материал, возникало почти шизофреническое ощущение сюрреальности этого проекта — особенно во Франции. Кто-то из нас жил в Ницце, кто-то снимал дом в деревне, кто-то жил в студии, каждый был сам по себе, но мы собирались вместе в студии и создавали замечательные песни, сделанные порой из самых банальных звуков — например, барабанные звуковые эффекты были не чем иным, как звуком бросаемых на пол сковородок.
Я внес много идей, которые были непривычными для английской команды. Мы первыми применили многоканальный магнитофон в процессе записи, что теперь стало стандартной рабочей процедурой. Мы записали наши основные треки на 176 дорожках, скопировали их, сделали микшированную версию на 24 дорожках, взяли все барабаны и отдельно перезаписали их на несколько дорожек, наложили их на 24дорожечную запись, затем добавили все наши перезаписи, инструменты, звуковые эффекты, вокалы. Я планировал в конце синхронизировать 16-дорожечную запись с 12-дорожечной, чтобы они проигрывались одновременно, и инструменты на 16дорожечной записи, к которой мы бы вернулись, звучали бы абсолютно восхитительно, потому что пленки хранились, не проигрываясь и не изнашиваясь, в течение всего времени, пока мы работали. Затем все перезаписи мы наложили бы поверх них, и у нас получился бы замечательно звучащий альбом. Это звучало как что-то колдовское, когда я предложил этот план. К чести участников группы, они приняли его, но по мере того, как мы приближались к моменту истины, они все больше и больше нервничали. Гатри особенно. Помню, мы заканчивали одну песню, и было необходимо стереть скопированные барабаны с 24-дорожечной записи, что означало, что если бы две пленки не синхронизировались, то в песне не оказалось бы барабанов вообще. Джеймс побледнел, когда я сказал ему, чтобы он нажал на запись; словно я приказал ему убить ребенка. Когда он сделал это, вокруг было огромное количество сочувствующих взглядов. Процесс записи во многом объясняет, почему этот альбом имеет такой удивительный эффект присутствия и такую плотность звука.
ГАТРИ: Все — включая Роджера — надеялись, что у Дэйва появятся какие-то идеи, и однажды он действительно пришел с «Comfortably Numb», мелодично пропев «ла-ла-ла» под аккорды этой песни. Это было замечательно.
ГИЛМОР: У нас с Роджером были хорошие отношения. Мы часто спорили, иногда сильно — были творческие разногласия, но никаких личных амбиций; не думаю, что мы спорили, кто будет петь ведущие вокалы, Роджера это не слишком волновало — но в общем-то мы добивались желаемого. Песни, подобные «Comfortably Numb», являются на самом деле последними тлеющими угольками нашего с Роджером творческого союза — моя музыка, его слова. Я сочинил основную часть мелодии. Я дал Роджеру музыкальные наброски, он сочинил некоторые слова, пришел и спросил: «Я хочу спеть эту строчку, можем ли мы увеличить тут количество тактов, чтобы я смог это сделать?» Я ответил: «Ладно, вставлю что-нибудь туда».