Москва шумит, ворочается за бронированным окном правительственного авто, даже стекол не опустить, смога не вдохнуть. Питер он все еще помнит, как пешеход, а Москву в этом качестве и не знал никогда. И не узнает, увы. Интересно было бы спросить у тех, кому синее ведерко и эмоции заменяет голову: как бы он добирался на службу по утрам — без мигалки?
— А вот это вот — как сюда попало, вот сюда вот? Лариса Александровна? Какая связь между реконструкцией Летнего Сада и Нижним Тагилом? Нет, это неправильно. Так, тишина, коллеги, быстренько разбираемся по Летнему Саду. Владимир Владимирович четко, еще на совместной коллегии с региональщиками, совершенно определенно ведь высказался на сей счет. Долой пункт номер восемнадцать… А Нижний Тагил… Сокол… да, это все остается, передвинувшись на одну позицию выше, они теперь будут восемнадцатым пунктом, и это не наше. А вот где Сергей Дмитриевич докладывает, десятый пункт, это наше, туда и воткнем. А пункт четыре… уже не наше, поскольку там Собянин по бюджетным дотациям докладывает, по бюджетным! А в ситуации с проектом «Летний Сад» мы имеем… внебюджетные доходы… от благотворительной лотереи. Согласно указаниям. Детский же вопрос, господа мои! Почему вам самим было не утрясти его должным образом? И хватит тянуть, пусть немедленно выплачивают призовой фонд… или как его там… а остальное… остается там что-то? — раскидайте фифти-фифти музейщикам и муниципалам. А, уже назначили дату? И когда? Ну, хоть это сумели… Блин, у нас ведь и так проблем выше головы, серьезных проблем, а мы тут еще будем… Да, ничего уже специально расписывать не надо, все в недрах десятого пункта. Пойдемте дальше, иначе мы не то, что до тринадцати, до двадцати трех не успеем…
Оппонента лучше всего избивать с позиции силы: у окна под батареей валяется убитый комар-людоед с оторванным хоботом — этой ночью ему повезло меньше других его собратьев.
Рассвет привел утро, и отступили твари, откатились на заранее приготовленные позиции. Литра полтора человеческой крови, рассредоточенные по складкам местности, угрюмо взирают из-за укрытий на Лука, своего бывшего владельца, в то время как Лук…
— Не странно ли, — думает Лук полушепотом, сквозь зевоту, — свирепость захлестывает меня, лютость переполняет — а глаза баиньки просят. Тапочки… где тапочки… здесь тапочки.
— Ну??? — кричит он вдруг, выйдя на середину комнаты. — Что же вы? Который тут, а? Чтобы все по-честному, типа?
Бесполезно, комары молчат.
— Вы кем поужинали, с-сволочи? Вы мною ужинали! Не прощу.
Молчат комары, не суетятся, и напрасно Лук прядает ушами на каждый шорох — никто ни гу-гу…
— Струсили, да? Как же так, а? Вы же теперь все русские по крови, вам ли бояться простейшей поножовщины и обычного членовредительства?
Но комары не клюют на подман и подначку, они терпеливо продолжают переваривать русско-писательскую плоть, надеясь подготовить новое место в животах еще до наступления очередной белой ночи.
Их клонит в сытую дрему, Лук тоже не выспался, но некогда ему сегодня спать и некогда мстить: не за горами день, а в нем заботы… Пора вставать.
Днем у него запланирована встреча на Петроградской, с Валерой Меньшиковым, но сейчас, в самом начале дня, пора «к станку»: творить, облекать в символы и пробелы всякие разные мысли, образы, идеи, сюжетные повороты… Когда это делаешь регулярно, изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год — может слегка приесться! И приедается. Но в этой ситуации нет иного выхода, кроме как упорно, а бывает, что и упрямо, продолжать. Отсутствие размеренности, сбой однажды взятого темпа, лень с последующей авральщиной — непременно сказываются на уровне написанного: такое с разбегу можешь наварачкать, что потом никак не довести до ума, ничем не выправить, но проще вычеркнуть и написать необходимое заново. С другой стороны — вот тянешь так лямку изо дня в день пишешь, пишешь, конца-края не видно роману… и вдруг… Закончен! Ура!!! Писатель Лук предпочитает творить по утрам, дополуденное время для него — самое «удойное» на идеи, на объем написанного, однако, заключительную точку в романе он ставит, как правило, когда за окном уже сгустился вечер, ближе к ночи. А в последние лет пять-шесть — обязательно заполночь. Это происходит так…