— Лучок, ты не понял: Рина про домашний борщ говорит. А на второе котлеты. Пойдем к нам, поужинаем?
Лук торопливыми глоточками допил остывший кофе и замер, весь в лютых сомнениях…
— Не, я худею.
— Да брось ты, от одной тарелочки борща… пусть даже и со сметаной — ты веса не наберешь. Тем более что я готовлю не со свининой, а на говядине…
Лук затравленно посмотрел на друга Валеру, но тот лишь добродушно улыбался толстым лицом и подтверждающе кивал:
— Ясно, что не наберешь. А котлеты отбивные, жирок по краям… Они тоже диетические, из баранины, разве ж от этого толстеют?
— Нет! Нет, братцы! Тем более что я не просто так на Петроградку притащился из своей Тьмутаракани, а по важному делу.
— По какому, если не секрет?
— Наводнение подкарауливаю. Мне для моих писательских нужд необходимо срочно поглядеть наводнение. Поэтому я сейчас иду на Петропавловку, синоптики передали, что вода поднялась на восемьдесят сантиметров. Авось…
— Никаких авось, ветер переменился.
— А говядина не простая, на мозговой косточке… Я как чувствовала, что тебя встречу: косточки-то две. Одна Валере…
— Всё, я пошел! Иначе я не знаю… Опять в зажуй упаду! Из-за вас!
— Куда?.. Как ты сказал?
— Зажуй — это пищевой запой. Чао, двину я, от греха подальше!..
— Погоди, Лук. Пойдем вместе наводнение караулить, нам с Риной в самый раз сейчас прогуляться.
— А вы, что, готовы!? Ну, другое дело, отлично! Идем!
— А потом к нам, буквально на полчасика. Валере тоже надо худеть, поэтому ты должен его выручить… за ужином…
— Эх, ладно… Только сначала на Петропавловку, а вдруг!..
Но ни в это день, ни в следующий, ни через неделю, ни через две — наводнения так и не случилось. Оно пришло много позже, когда его не ждали: побушевало и исчезло, получив на спину порядковый номер 308. Пик наводнения пришелся на раннее утро восьмого октября — и Лук его благополучно проспал.
Ну, а если бы не проспал?
Зачем тебе наводнение, Лук?
Почему один?
Где твои деньги?
В чем твое счастье?
Что есть истина?
Если Лука спросить обо всем этом, то его можно застать врасплох, заставить тяжко задуматься, даже смутить, но, вот, как раз главная истина-двоесмысл ему хорошо известна, ибо он сам ее сформулировал:
«Жизнь не слышит правильных ответов на свои вопросы.»