— Сейчас ты у нас заговоришь! — пробормотал лесничий, сняв с себя пояс и потрясая им.
Мальчишки, которые увязались за лесничим, тесным кольцом окружили Хуана, громко смеялись, откровенно потешаясь над ним. Юноша приготовился к отпору. Лесничий опешил от неожиданности и остановился. В этот самый момент к месту происшествия подошел какой–то господин в бархатной куртке, в коротких панталонах, гетрах и в белой шляпе с широкими полями.
— Что здесь происходит? — сердито крикнул он. — Почему остановились? Почему прекратили погоню?
Лесничий объяснил, в чем дело.
— Всыпьте ему хорошенько, — приказал господин.
Еще немного, и приказание было бы исполнено, как вдруг прибежал какой–то мальчуган и сказал, что по полю прошел незнакомый человек с ружьем и что в руках у него был заяц.
— Значит, не этот украл. Пошли!
— Клянусь богом, при первом же случае, — крикнул Хуан лесничему, — я тебе все припомню!
И он бросился бежать прямо через заросли, глотая от бешенства слезы, и наконец выбрался на дорогу. Не прошел он и ста шагов, как увидел человека в охотничьем костюме с ружьем в руках.
— Не ходи здесь! — крикнул ему охотник.
— Дорога никому не заказана, — ответил Хуан и продолжал идти.
— Тебе говорят — нельзя!
Хуан, не обращая внимания, шел вперед с поднятой головой и даже не оглянулся. Раздался выстрел, и сразу же он почувствовал легкую боль в плече; поднес руку — и увидел кровь.
— Сволочь! Бандит!
— Я тебя предупреждал. В другой раз будешь слушаться, — ответил охотник.
Хуан продолжал идти. Плечо болело все сильнее и сильнее. У него оставалась еще кое–какая мелочь, и он решил зайти на постоялый двор. Он постучал, вошел в харчевню и рассказал, что с ним случилось. Хозяйка дала ему немного воды, чтобы промыть рану, и проводила в сарай. Там уже лежал какой–то человек. Услышав, что Хуан стонет, незнакомец спросил, что с ним. Хуан рассказал.
— Посмотрим, что там у тебя.
Он взял фонарь, который хозяйка оставила на притолоке двери, и осмотрел рану.
— Пустяки. Царапина. Передохни пару дней, и все пройдет.
От боли Хуан не мог заснуть всю ночь. Наутро, едва рассвело, он встал и направился к выходу.
Незнакомец окликнул его:
— Куда же ты?
— Ухожу. Не оставаться же из–за пустяков.
— Ты, видно, храбрый малый. Пойдем вместе.
Плечо у Хуана распухло и при ходьбе сильно болело, но после двух–трех часов пути боль прошла. Его спутник оказался самым обыкновенным нищим бродягой.
Когда они прошли вместе уже порядочный кусок пути, он сказал Хуану:
— Сожалею, что из–за меня тебе так влетело.
— Из–за вас? — переспросил Хуан.
— Да, из–за меня. Это я унес зайца. Но сегодня мы им закусим по–братски.
И действительно, когда они дошли до русла реки, бродяга зажарил зайца. Они поели и снова отправились в путь.
Около недели Хуан провел с бродягой. Это был грубый человек, полунищий, полувор, не очень умный, но ловкий. Им владело только одно сильное чувство: ненависть к трудящемуся человеку, в основе которой лежал врожденный антиобщественный инстинкт. В одном из селений, где в то время происходила ярмарка, бродяга пристал к компании цыган и исчез вместе с ними…
Однажды Хуан присел на обочине дороги и принялся за чтение, как вдруг перед ним выросли два жандарма.
Что вы здесь делаете? — спросил один из них,
— Ничего. Просто иду своей дорогой.
— У вас есть документы?
— Нет, сеньор.
— Тогда следуйте за нами.
— Идемте.
Хуан сунул книжку в карман, встал, и все трое двинулись в путь. У одного из жандармов были длинные, устрашающего вида усы и густые, кустистые брови, другой был похож на самого обыкновенного крестьянина. Усатый жандарм угрюмо посмотрел на Хуана и вдруг спросил:
— Видать, из дому сбежал?
— Что вы, сеньор?
— Куда путь держишь?
— В Барселону.
— Пешком?
— У меня нет денег.
— Смотри, парень, скажешь правду — отпустим.
— Если говорить правду, то я был слушателем семинарии, но сбросил рясу и покончил с этим делом.
— И хорошо сделал! — воскликнул усатый.
— Почему же ты не захотел быть священником? — сказал другой. — Должность вполне подходящая.
— У меня нет к этому призвания.
— Может, тебе девчонки нравятся? — спросил усатый. — И что же сказали твои родители?
— У меня нет родителей.
— Ну, тогда… другое дело.
Сказав это, усатый жандарм улыбнулся. С виду он казался суровым, но когда начинал говорить, то глаза и улыбка светились добродушием.