Псионики оставались вне закона до первой и единственной реформы, связанной с их существованием. Опять же, никаких деталей и подробностей не имелось. Просто императором таким-то был исключен из свода законов один указ, который касался псиоников и их уничтожения. Взамен — псионики получили право жить, но в некоторых ограничениях. Родители были обязаны сообщить о том, что их ребенок особенный. Его забирали в специальную школу, где пацан воспитывался и обучался. Затем, его ждала долгая, очень долгая служба на благо отечества. Либо контракт с каким-нибудь дружественным Империи государством. В любом случае, это была очень относительная свобода. Хотя, конечно, поводок, тем более достаточно длинный, всяко лучше, чем сдохнуть, не прожив и четверть отмеренного срока.
Первую школу открыли почти за сто лет до моего рождения. И на момент, когда появился я, все повернулось в обратную сторону. Если до отмены закона о смертной казни, псионики рождались в достаточно большом количестве, стоило признать их полноценными гражданами Империи, процесс пошел на убыль. Причем, достаточно резко пошёл.
Я, к примеру, учился в школе один. Реально один. По всему миру работали, конечно, мои «коллеги», но их стало в разы меньше. Ну, с учетом Фокиной, получаться, нас было двое. Только девчонку сразу определили в тюрьму. Тоже вопрос…На хрена? Чем так напугала кого-то открывшаяся правда. Что способности проявляются не только у мальчиков, как нас уверяли. Что женщины, оказывается, тоже могут быть псиониками.
— Ты чего завис? — Фокина толкнула меня локтем в бок.
— Не знаю. Пытаюсь переварить. Выходит, мы вовсе не результат мутации? Так, что ли? И вовсе не после войны это началось.
— Может и результат. — Маша как-то невесело усмехнулась. — Вот только мутация была искусственной, а не итогом применения биологического и ядерного оружия. А это немного иначе поворачивает всю нашу историю. Нашу, это я имею в виду, псиоников. Смотри…
Фокина ткнула пальцем в первую страницу тетради. Вернее, не совсем первую, конечно. Потому как имелись следы вырванных листов. То есть было еще что-то написано, но это «что-то» уничтожил либо автор дневника, либо еще кто посторонний. Я скорее всего склоняюсь к первому варианту. Посторонний не оставил бы тетрадь в землянке. Или оставил бы…Так ведь и непонятно, кто организовал склад оружия.
— Вот…– Маша провела пальцем по тому абзацу, на который хотела обратить мое внимание. — Так…Я был категорически против применения данного препарата. Наша цель — создать чуть более усовершенствованный вариант человека. Человека! А не монстра. Мы не имеем возможности предположить, как среагирует тело на подобные изменения. Мозг — темная, неизведанная территория. Что произойдёт, если получиться включить его на полную мощь, мы не знаем. Но это — риск. Огромный риск!
Фокина подняла на меня взгляд. Я тоже уставился на нее.
— Видишь, этот человек пишет о некоем препарате, который должен включить клетки и нейронные связи на сто процентов…
— Вижу. — Я кивнул. — Еще вижу, что дневник надо изучить досконально. До каждой буковки.
— Да. Я успела полистать первые страницы. Там идет описание конкретной экспериментальной группы. Единственное, чего не могу понять — время и место. — Маша потерла одну бровь пальцем. — Но, возможно, эта информация появится дальше. В любом случае, судя по тому, что мы видим вокруг, судя по отсутствию у тех же пионеров сведений подобного толка, либо этот эксперимент проводился давно, либо он сильно засекречен. Но и тетрадь, прямо скажем, не новая.
Маша постучала ладонью по дневнику наблюдений. И я с ней был абсолютно согласен. Такое чувство, будто эта тетрадка где только не валялась. Она выглядела потертой, замызганной и старой.
— Фокина! Ванечкин! — Голос Селёдки в вечерней тишине прозвучал слишком громко.
Тупикина стояла на пороге корпуса и крутила головой во все стороны. Учитывая, что мы с Машей сидели, склонившись над дневником, который лежал на лавочке, нас Селедка не заметила.
— Вот черт…– Прошептала Фокина. — Эта особа будто наш личный надзиратель. Ты поговори с ней. Понял?
— О чем? — Так же тихо спросил я.
— О том, что не можешь ответить ей взаимностью. Нечего девчонке мозги засирать. — Маша усмехнулась, а потом выпрямившись, громко ответила Тупикиной. — Лена, мы здесь. Что случилось?
Селёдка замолчала, уставившись на подругу обиженным взглядом. Еще более обиженным этот взгляд стал, когда я тоже выпрямился. Стало понятно, ей сильно не понравилось, что мы с Машей опять вместе.
— Нина Васильевна вас ищет. К отбою пора. — Наконец, озвучила Селедка причину своего появления. Голос ее звучал при этом сильно расстроенным.
— Поговори с ней. — Одними губами повторила Маша. Затем она, сунув тетрадь под мышку, вскочила с лавочки. — Идем, Лен.
Фокина резво рванула в корпус. Пронеслась мимо Селёдки и захлопнула за собой дверь. Видимо, это было сделано намеренно, что я смог откровенно побеседовать с Тупикиной.
А я как бы мог, но сильно не хотел. Вся эта подростковая драма о первой любви вызывала у меня категорическое неприятие. Черт знает что, если честно.
— Слушай… — Подошел к Селедке, замер напротив нее, соображая, как сделать все быстро и максимально безболезненно.
Для девчонки, естественно. Она мне нравится. Как человек, как личность. Потому что несмотря на возраст, Тупикина — реально личность.
— Лена… Тут такое дело…
— Петя, тебе нравится Маша? — Спросила вдруг Селедка. Смотрела она при этом прямо мне в глаза. Решительно. С такой решительностью обычно идут на подвиг. Необходимый, но смертельно опасный.
— Да блин… — Я вздохнул. Очень все это не вовремя, ни к месту. Да и вообще, не сильно много опыта у меня имеется в выяснении отношений с девчонкой, которая, так-то, настоящему мне годится в дочери.
— Ничего страшного. — Тупикина положила мне руку на плечо. — Я все понимаю. Маша, она… Красивая. И очень хорошая. Да… И ты оказался очень хорошим. Неожиданно. В общем… Все хорошо. Мы будем просто дружить…
Селедка, не дожидаясь от меня ответа, развернулась и скрылась в корпусе.
— Очень сомневаюсь… — Буркнул я ей вслед.
То, что девчонка несколько раз использовала слово «хорошо», говорило об одном — ни черта не хорошо. Но с другой стороны, Маша права. Лучше так, чем реально очень даже адекватная для своих лет Селёдка будет верить в то, чего не существует. В конце концов, когда вернётся настоящий Ванечкин, а я искренне на это надеюсь, разберутся уже сами.
В общем, спать я отправился далеко не в радужном настроении. И в первую очередь, конечно, из-за того, что правда, в которую верил столько лет, скорее всего правдой не является. Да и ощущать себя итогом пусть старого, давно случившегося, но эксперимента — радости мало.
Проснулся так же, с камнем на душе. Хотелось продолжить изучать дневник и поговорить с Фокиной.
— Слышь, Ванечкин… Разговор есть. — Я оторвался от Маши, в сторону которой пялился последние несколько минут, а затем повернулся к тому, кто остановился рядом с нашим столом.
Федька с товарищами замер возле нас, сунув руки в карманы и перекатываясь с пятки на носок.
Глава 11
— Ну? Что надо? — Я стоял напротив Федьки, хотя с гораздо бо́льшим удовольствием находился бы совсем в другом месте.