— Да, вы правы, — сказал он, — они изобретательны. Позднее это проходит…
Тоскин шагнул внутрь сушилки и внимательно осмотрел Веру.
— Нам велели разучить с отрядом пионерские речевки, — поспешно заговорила она, вдруг почувствовав угрозу. — Старший вожатый сказал, чтобы когда отряд идет, то чтоб выкрикивать речевки. Знаете, речевки… Очень надо речевки… У меня есть речевки…
Тоскин понял, что этим вот и ограничится ее сопротивление — речевки, надо речевки…
— Что ж, речевки так речевки, — сказал он, отступая назад. — А что это, собственно, такое — речевки? — С этими словами он освободил Вере проход. И подумал, что стареет. Будь ему меньше сорока, он, может, и поговорил бы для виду про эти речевки (да что это такое, в конце-то концов?), но тем временем продолжал бы делать все, что положено. А теперь… Теперь он даже толком не знал, положено ли это делать.
— Речевки — это такие стихи…
— Стихи — это по моей части, — сказал Тоскин, — я пойду с вами.
— Это такие стихи, чтобы в ногу, — продолжала Вера, шагая с ним рядом (Тоскин отмечал, как она выгибается на ходу, такая стройная, длинная и длинноногая, как плещутся ее волосы, а узенькая полоска джинсовой ткани едва-едва скрывает, но все же скрывает…) — Вот, например, вы идете в столовую, — лепетала Вера. — Раз-два — Ленин с нами, три-четыре — Ленин жив…
— А-а-а, где-то я это слышал… — сказал Тоскин, — может, во сне. Выше ленинское знамя…
— Да, да, — обрадовалась Вера. — Пио-нерский кол-ле-ктив… Но это простая. Эту все знают. Надо больше. А я достала методичку. Очень трудно достать методичку, лето, все хотят методичку, а там все, все что надо, все типы…
— Ну, раз все типы, может, я вам и не ну…
— Нет, нет, — испугалась Вера. — Что вы, там даже надо придумывать, там такое задание, чтобы придумывать, и если вы будете, то они не так будут…
— Они вас не запрут в сушилку, — сказал Тоскин. И добавил: — Нет, конечно, я буду очень рад с вашими ребятами…
И понял вдруг, что он действительно рад, очень рад, потому что он увидит сейчас эту девочку с припухлыми губами, мягким припухлым носиком и чистыми глазами, в которых удается прочесть так много.
— Ребята! — сказала Вера, усадив отряд на скамьях. — Все знают, что такое речевки?
— Раз-два, Ленин с нами! — закричал черненький мальчик. — Три-четыре…
«Нахал и всеобщий любимец, — ревниво подумал Тоскин, — прелестный, бестия. Вот и я был такой. Куда все девалось?»
И по здравом размышлении Тоскин признал, что любить его, пожалуй, больше не за что: он не прелестен, не пострел и не бестия, он — старая зануда и неудачник.
— Повторим эту речевку, которую все знают, — сказала Вера. — Будь готов!
— Всегда готов! — откликнулись пионеры.
— Будь здоров! — крикнула Вера.
— Иван Петров, — невольно сказал Тоскин и подумал, что это дурацкое занятие засасывает.
Впрочем, пионеры ответили как надо. «Всегда здоров!» — крикнули они дружно, и Тоскин позавидовал их здоровью.
— Повторяем за мной, — сказала Вера. — Три-четыре. Бодрые, веселые, всегда мы любим труд. Пионеры-ленинцы, ленинцы идут…
Тоскин отыскал наконец глазами Танечку. Она была в новой пестрой кофточке. Она шепталась о чем-то со своей половозрелой подругой-блондинкой, и Тоскин испытал при этом двойственное чувство. С одной стороны, он ревновал. Он не доверял этой малолетке с четвертым размером груди. С другой стороны, ему было легче от того, что его Танечка не слушает сейчас Веру, что ее божественно вылепленные губы не повторяют за всеми «красноследопытскую» речевку.
— Итак, начали! — монотонно причитала Вера. — Левая половина: «Если нужно — завершим дело Ленина». Правая, мальчики: «Доберемся до вершин, нам доверенных». Левая: «Компас на ленинизм!» Правая: «Наша цель — коммунизм!» Левая: «На вершины брать равнение…» Правая, громче: «Гор-ны-е!» Так. Теперь я вам прочту, хотя это и для нас написано…
Вера открыла истрепанную методичку и стала читать скороговоркой:
— Сочинять речевку несложно. Обычно она представляет собой стихи или просто ритмический текст…
«Хорошенькое представление о стихах», — подумал Тоскин и вдруг напрягся, даже привстал: Танечка перестала болтать с подругой и теперь смотрела на него. В глазах ее было любопытство, кажется, даже благожелательное. Как в далекие, сладкие, почти забытые годы ранней юности, Тоскин пожалел о том, что у него нос чуть-чуть слишком длинный. Он смешался и сделал вид, что повторяет за Верой «космические» речевки:
— Нам везде с весельем нашим…
— Хорошо! Хорошо!