Горячий, смертельный бой закипел по всей линии советской обороны. С привычным самообладанием Двинянинов ждал, когда сможет вступить в дело и его бронебойка, которую за отличную «работу» бойцы называли «золотым ружьем».
Танки приближались. Уже отчетливо видны черные кресты — эмблема фашистского насилия над миром; короткие рыльца пушек непрерывно исторгают желтые языки пламени.
Два танка двигались прямо на Двинянинова. Тщательно целясь, он стал стрелять. Пули забарабанили по броне неприятельской машины; Тимофею удалось поджечь ее. Но только он хотел перенести огонь на второй танк, как сильный разрыв мины на минуту оглушил его, засыпал землей. Когда Двинянинов очнулся и протер глаза, вторая вражеская машина была уже недалеко от него, а бронебойка лежала разбитая вдребезги.
Двинянинов тревожно оглянулся. И вдруг увидел: вожатый Малыша готовит собаку к атаке на танки. Подняв собаку на бруствер окопа, он что-то скомандовал ей, что именно — Двинянинов не расслышал, да это и не имело значения. Три другие собаки уже стлались по земле в стремлении скорей достичь цели, ловко обходя воронки и рытвины, бесстрашно лавируя на поле смерти, под свист пуль и грохот разрывов.
Два столба пламени взметнулись одновременно, два взрыва потрясли воздух, и два вражеских танка перестали существовать, подорванные четвероногими защитниками рубежа. Третья собака была убита шальным попаданием. Однако и мертвую уцелевшие танки тщательно обходили, ибо и мертвая она была опасна для них.
Все это автоматически отметила зрительная память Двинянинова, как и то, что Малыш был еще жив и продолжал бежать. Его черно-пегая прыгающая фигурка, становившаяся по мере удаления меньше и меньше, быстро сближалась с целью.
Но что это? Малыш остановился, сделал несколько неуверенных шагов в одну сторону, в другую и недвижимым комочком застыл на снегу. Лежит. Убит? Ранен? А танки приближаются, они уже совсем близко…
Внезапно над полуразрушенным бруствером поднялась невысокая коренастая фигура в солдатском полушубке. Это был Миронов. Занеся руки над головой, он кричал, — его голос потонул в шуме боя, и скорее сердцем, чем слухом, Двинянинов уловил: «За Родину!» Мелькнуло искаженное в крике лицо товарища. В следующий миг Миронов перепрыгнул бруствер и со связкой гранат в высоко поднятой руке метнулся навстречу танкам.
Он пробежал половину расстояния, необходимого для броска, когда пуля сразила его,- Миронов упал. И тогда Двинянинов, — он сам не помнил, как это произошло, — полный яростного стремления отомстить за товарища, тоже очутился в поле, он быстро полз с тяжелой противотанковой гранатой в руке. Ближний танк двигался прямо на него. Но Двинянинов, хотя и не находился теперь под защитой окопа, не боялся его. Пусть смерть — зато не пройдут фашистские танки! Он сам бросится под ближний из них, чтобы взрывом гранат взметнуть врагов на воздух!
Но он не успел привести свой замысел в исполнение. Черная точка на снегу ожила. Малыш полз на несколько десятков метров впереди Двинянинова. Раненый, истекающий кровью, с оторванной челюстью, на месте которой дергался кровавый язык, пес стремился исполнить свой долг. И прежде чем Двинянинов успел понять это, Малыш исчез из поля зрения, слившись с танком…
Тяжкий раскат рванул воздух; на этот раз он показался Двиняиинову особенно сильным; внутри у бронебойщика словно что-то оборвалось…
Схватив винтовку, Двинянинов принялся с ожесточением стрелять по мечущимся среди горящих танков грязно-зеленым фигуркам.
Бой закончился. Еще одна атака фашистов сорвалась, еще один выигранный день приблизил советский народ к победе.
Снова наступило короткое затишье.
В узкий прорез бруствера Двинянинов долго смотрел на то место, где чернели остатки танка, взорванного Малышом, как бы ожидая, что, может быть, вот-вот там зашевелится что-то живое, выберется из-под бесформенного нагромождения обломков обгорелого танка, отряхнется и побежит назад к окопу… Но ничего этого не могло быть. Только синеватый дымок медленно тянулся к небу над грудой почерневшего металла.
ЕГО ГЛАЗА
Темно, всегда темно… Можете ли вы, у кого глаза видят, понять состояние человека, лишившегося зрения, обреченного постоянно быть в темноте, постоянно напрягать слух, осязание, чтобы хоть этим в какой-то мере возместить потерянное?
Ночь, отныне и до конца дней — всегда ночь…
Для всех других утро сменяется днем, за днем приходит вечер; заходит солнце, на небе поднимается луна, зажгутся звезды, в домах и на улицах вспыхнут электрические лампочки. Для всех других, но не для Дмитрия… Сколько на свете, разных цветов: красные, белые, фиолетовые, желтые; трава — зеленая, а небо — голубое…