— Гришка! Ты, что ли, чем кока обидел?
— Мы хоть и вместе плавали, но я тебе могу всыпать, чтоб ты грома не боялся, товарищ Озерин. Как же можно его обидеть? За все то, что он нам сделал?
Мишка рассеянно вертел в руке Остапову чумичку. Гришка продолжал фыркать. Вдруг замолк, поднял палец и скосил глаза на дверь.
— Стоп! Слушай — Остап поет! Остап!..
Было слышно, как тонкий душевный голосок пел где-то рядом:
Если бы не редкие басовые нотки, можно было подумать, что поет женщина. Но когда певцу трудно было взять высокую ноту, он брал октавой ниже и гудел, как громадный шмель, бьющийся в стекло:
Голосок оборвался на высокой ноте. Донесся звук, похожий на бульканье воды в закрытом чугуне. Чумичка выпала из рук Мишки.
— Гриш! Да ведь и верно, что дядя Остап поет. Сроду он не пел. Уж не получил ли писем или еще чего? Пойдем-ка к нему. В самом деле — смотри, совсем, понимаешь, совсем один человек живет.
Ребята кинулись вон из камбуза. В дверях они столкнулись с Котенко. Переваливаясь на кривых ногах, Котенко подошел к кипятильнику, выпил три кружки воды, облизал губы и спросил:
— Где кок?
— Да мы… я… был сейчас здесь… вон пел даже…
Котенко поглядел на носок своего ботинка, словно что-то заметил на нем.
— Вы тоже… поете много. Послушайте, как Остап поет. Кто редко поет, тот душевно поет!
Вытерев рот рукавом, Котенко перешагнул комингс[54] камбуза.
— Гришка, ты понимаешь что-нибудь?
Гришка свистнул и покрутил пальцем около лба. Мишка вышел из камбуза, оглянулся и увидел, что кок со свертком под мышкой спускался в судовой лазарет. Мишка почесал в затылке и фыркнул.
— Уж не колики ли непримиримые у него в животе опять, Гриш?
Вахтенный, добросовестно насвистывая в боцманскую дудку, кричал:
— Команде в красный уголок на собрание о революции в Китае[55]!
Ребята, схватившись за руки, побежали по трапу.
ВАМПУА
Военная школа Вампуа разукрашена флагами и зеленью. У входа большой портрет Сун-Ят-Сена; под ним скрестились советские и китайские флаги. Краснофлотцы смешались с китайскими матросами и солдатами, и скоро у советских моряков на головах очутились соломенные морские китайские шляпы с широкими, загнутыми кверху полями. Китайские матросы нарядились в бескозырки. В бараке стоял оживленный гул.
Чистым тенорком Котенко затянул «Дубинушку». Сразу стало тихо. Когда дело дошло до припева, у китайцев разгорелись глаза. Они пытались подтягивать песне и притопывали ногами.
В барак вошла толпа кантонских рабочих, студентов и студенток. Впереди шествовали с жезлами в руках отряды китайских пионеров. Гришка с Мишкой от возбуждения вскочили на скамейку. Гришка забыл, что у него на голове чужая шляпа, замахал ею и закричал что-то бессвязное, напрасно пытаясь подобрать слова.
Все поднялись с мест. «Вансей»[56] и «ура» слились вместе. Прибыли переводчики. Гул в бараке усилился. Теперь к нему прибавился молодой смех студенток и пронзительные голоса китайских — пионеров.
Гришка с Мишкой, ворвавшись в ряды отряда, со всех сторон разглядывали ребят.
На них были такие же галстуки, как и у московских, — красные, завязанные знакомым узлом.
Гришка вцепился в переводчика, засыпал его вопросами. Пионеры наперебой расспрашивал ребят о Москве, о Ленине. Задребезжал колокольчик. Все стихло. Вышел китайский солдат и взволнованным голосом заговорил. Переводчик передавал.
— Мы считаем этот день самым радостным в нашей жизни, потому что вы первые пришли к нам не как враги, а как товарищи по борьбе…
Переводчику не дали докончить. От криков заколыхались флажки на стенах барака и огоньки керосиновых лампочек.
На сцене Котенко, весь какой-то новый, сияющий и радостный, приветствовал китайцев. Следом за Котенко говорили матросы, рабочие, студенты.
То и дело взрывались крики «Вансей». У переводчиков охрипли голоса, с них градом катился пот.
Мальчики не могли устоять на месте. Ноги и руки двигались сами собой, сердце распирало от до сих пор неиспытанной радости.
На сцену вскарабкался китайский пионер и, яростно размахивая руками, стал о чем-то горячо говорить.
Гришка подпрыгнул на месте и, волнуясь, сказал Мишке:
— Мишуха, это он про нас говорит. Ты пойми только… Ведь это… Ведь это… во всем масштабе.
55
Поход крейсера, который описывается в этой книге, происходил во время нарастания китайской революции, когда во главе правительства Китая стоял Сун-Ят-Сен, благожелательно относившийся к СССР. Сун-Ят-Сен умер в 1926 г. В 1928 г. генерал Чан-Кай-Ши произвел контрреволюционный переворот. Чан-Кай-Ши является сейчас вдохновителем захватнической политики Китая по отношению к СССР.