— Никому ни слова. Здесь адрес «Суда Мазая».
Ребята сейчас же пристали:
— Покажи…
— После, — строго сказал командир Спартак. — У нас сегодня что?
— Тренировки по специальностям, — сказал начальник штаба Игорь и добавил: — В десять тридцать.
Командир Спартак посмотрел на часы. Было без десяти десять.
— Примешь командование вместо меня, — сказал Спартак Игорю и выразительно посмотрел на Нину. — А у нас с комиссаром дело. Вернусь, расскажу.
В десять тридцать батальон был в сборе. Пришел Орел и удивился, что командует Игорь, а не Спартак.
— Смирно, равнение на середину! — крикнул Игорь и полетел к Орлу докладывать.
Орел, выслушав рапорт начальника штаба о готовности батальона к тренировкам по специальностям, спросил, где командир Спартак и комиссар Нина.
— Командир Спартак и комиссар Нина, — выпалил Игорь, — напали на след «Суда Мазая» и…
Дальнейшего командующий Орел не слышал. Батальон, сломав строй, как туча навис над своим начальником штаба и забросал его градом вопросов:
— Как напал? Когда? Где они? Куда ушли? Почему нам ничего не сказали?
Тренировки по специальностям были забыты. Всем им, стрелкам и связистам, санитарам и саперам, поварам и разведчикам, не терпелось схватить шапку в охапку и во главе с боевым командиром Спартаком кинуться в леса, в луга, к черту на кулички, чтобы наконец узнать о Мазае то, что они давно хотели узнать: кто он? Один или вместе с другими творил свой правый суд над оккупантами? И если не один, то кто они, его товарищи? Как жили и боролись? И живы ли они? А если нет, как погибли?
Злость как огонь охватывает батальон. Злость на командира Спартака и комиссара Нину. Где они? Неужели решились без них?.. Нет, об этом лучше не думать. Такое предательство просто недопустимо.
Над вышкой кругом ходит голубь. Первым его замечает дежурный и кричит вниз:
— Голубь командира Спартака!
Начальник штаба Игорь с проворством черепахи карабкается вверх, на смотровую площадку вышки. Вот и она. А вот и голубеграмма, которую, заманив голубя в западню, успел снять дежурный. Начальник штаба Игорь читает и, негодуя, спешит вниз. Командир Спартак один — нет, не один, а с «этой противной девчонкой», что больше всего злит Игоря, — отправился по следам Мазая. Интересно, как воспримет его голубеграмму батальон? Начальник штаба Игорь спускается и читает: «Приказ № 12. г. Наташин. Обнаружен след «Суда Мазая». Принимаю решение вместе с комиссаром Ниной идти по следу. Временное командование батальоном возлагаю на начальника штаба Игоря Мотяшова. Командир батальона С. Журавлев».
Батальон, как бомба, взрывается от негодования. В глазах у юнармейцев гнев и возмущение. Вот тебе и командир Спартак! Они ему так верили, а он взял и присвоил себе то, что принадлежало всем, — приключение, один отправился туда, куда должен был повести всех, — по следам «Суда Мазая».
— Долой! — заорали юнармейцы. — Не хотим Спартака командиром, хотим Игоря.
Игорь зарделся, польщенный доверием.
Командующий Орел поднял руку, призывая к спокойствию.
— Подождем старшую вожатую и посредника, — сказал он, — соберем штаб и решим.
И пока батальон «бунтовал», послал за нами.
Когда мы сошлись все вместе — я, Орел и Зоя Алексеева, — «бунт» был в разгаре. Дежурный и часовые, побросав посты, «бунтовали» вместе со всеми.
— До-лой!.. До-лой!.. До-лой!.. — орали юнармейцы, кто сидя, кто лежа, кто чуть не стоя на голове.
Наше появление только усилило их гнев. Крики стали громче.
Зоя Алексеева, длинная и тощая, подняла руку. Ноль внимания. Старшая вожатая усмехнулась и, глядя прямо в орущие рты ребят, стала быстро-быстро о чем-то рассказывать. Гримасы радости у нее на лице, как узоры в калейдоскопе, сменялись гримасами боли. Испуг уступал место ликованию. А она все говорила, говорила, говорила… И в конце концов гнев, владевший юнармейцами, уступил место любопытству. Всем вдруг захотелось услышать, о чем таком говорит старшая вожатая, чему то радуется, то печалится? Шум стих так внезапно, что Зоя Алексеева не сумела вовремя остановиться, и до слуха всех отчетливо донеслось:
Ну да, она читала Пушкина. Поняв это, батальон какое-то время ошалело молчал, а потом разразился хохотом.
Одураченные редко сердятся на тех, кто их одурачил. Чаще всего смеются сами над собой.