Приближаясь к плавучему мосту, трамвай замедлил движение – мимо шагала рота солдат.
– Смотрите, смотрите, что делается! – крикнула женщина, укутанная в шаль.
Все бросились к окнам. Фридрих повернул голову и узнал то место у железнодорожного моста, где вчера был расстрел демонстрантов. На белой площади, оцепленной войсками, еще лежали убитые. Солдаты в высоких шапках поспешно складывали трупы на ломовые дроги, запряженные битюгами. У цепи солдат кричали и плакали женщины, толпился народ.
У Фридриха закружилась голова. Чтоб не упасть со скамейки, он ухватился за ремень на оконной раме. На лице выступил пот, губы побледнели. Но в это время трамвай зазвенел и тронулся. Пахнуло студеным ветром. Фридрих глубоко вздохнул, отер пот, вытянув ноги, откинулся на скамейку, закрыл глаза.
– Господа, реалист, кажется, теряет сознание, – с тревогой сказала пожилая женщина.
– Позвольте, позвольте, – послышался энергичный голос, и чернобородый мужчина в каракулевой шапке протиснулся ближе, – это, господа, сын доктора Цандера. Видно, заболел. Мы проводим его. Эй, Сергей! – крикнул он. – Пробирайся сюда.
Молодой чернявый парень быстро протиснулся, поглядел в окно:
– Хорошо бы сойти здесь.
– Верно! – согласился отец и сделал знак кондуктору.
Тот остановил трамвай.
– Ну, господин Цандер, пойдемте, мы вас проводим, – сказал чернявый парень и взял Фридриха под руку. Отец подхватил с другой стороны…
Старая няня, услыхав чужой, настойчивый звонок, накинув полушалок, поспешила открыть дверь.
– Фридрих, голубчик… Ой, что же с ним? – с испугом спросила она.
– Должно, заболел, – сказал чернобородый, – мы в трамвае увидели его…
– Спасибо вам, голубчики, спасибо! Отец-то вчера глаз не сомкнул – до двух часов ездил на извозчике по Риге и по знакомым… А утром, чуть свет – опять умчался. Уж вы помогите, пожалуйста, его довести до постели, – распахивая двери, засуетилась няня. – Вот сюда, сюда, в спальню.
– Ничего, ничего, я сам, няня, – глухо сказал Фридрих, идя за ней.
Ему помогли раздеться и лечь в постель.
Проводив услужливых незнакомцев, няня принесла чаю с медом.
– Вот, испей, Фридрих, согрейся – и тебе сразу станет легче.
– А отец? Где отец, няня?
– Поехал тебя разыскивать… всю ночь проходил по кабинету… ужасно как волнуется…
Фридрих выпил несколько глотков чаю и повалился на подушку.
Няня, поверх одеяла, прикрыла его пледом.
– Спи, голубчик, а я сбегаю за доктором Гирсом, он рядом живет.
Няня наскоро оделась и, спустившись к калитке, на аллее столкнулась с Артуром Константиновичем.
– Ну, что, Матвеевна, не появлялся Фридрих? – тяжело опираясь на палку, спросил он.
– Здесь, здесь, приехал, голубчик, дома. Только не совсем здоров… Я было за Гирсом пошла.
В седой бороде отца мелькнула радостная улыбка, но густые брови тотчас же сдвинулись.
– Что, ранен? Был с рабочими?
– Нет, нет, барин, не ранен он, а видать – совсем заболел…
– Гирса не надо, – строго сказал отец, – я сам посмотрю, – и, стуча палкой по камням, пошел впереди няни.
Сбросив в передней шубу, он вымыл руки и прошел в спальню.
Фридрих лежал на подушках, его бледное лицо было покрыто мелкими капельками пота.
Услышав тяжелые шаги отца, он попытался подняться.
– Лежи, лежи! – стараясь радость приглушить строгостью, сказал отец и, привычным жестом взяв его руку, стал прощупывать пульс. Лицо его нахмурилось:
– Тебя знобит, Фридрих?
– Да…
– Покажи язык.
– Так… А где ты ночевал?
– У товарища… Вечером шел домой и наткнулся на расстрел демонстрации…
– Понятно… Сейчас дам лекарство, и ты попытайся уснуть. Надеюсь, что все обойдется…
Отец поставил больному градусник и пошел к себе в кабинет.
2
Болезнь оказалась коварной и затяжной. Только весной, когда сад возле дома Цандеров оделся легкой, прозрачной зеленью, Фридриху разрешено было приступить к занятиям. От Яниса и других товарищей Фридрих знал, что в классе прошли за это время. Пропущенное можно было наверстать, но Фридриха пугали выпускные экзамены. На протяжении последних лет он считался в классе первым учеником, и обидно было перед выпускными экзаменами оказаться в хвосте.
Отец за завтраком предложил пригласить репетиторов, но Фридрих решительно отказывался:
– Подготовлюсь сам, если снова не свалюсь…
Говорил он так больше из самолюбия, а в душе боялся: уж очень мало оставалось времени…
Походив в училище недели две, Фридрих испросил отпуск и стал готовиться дома. «Если выдержу, значит, я чего-то стою! Если нет, буду держать осенью, однако своего добьюсь!»
… Председателем экзаменационной комиссии был директор училища. Уловив растерянность Цандера, он предложил ему заменить билет. Но это на балл снижало отметку.
– Я буду решать ту задачу, которая мне досталась, – твердо сказал Фридрих и сел на первую парту.
Директор, наблюдая за экзаменующимися, часто поглядывал на Цандера.
Он любил Цандера за трудолюбие и редкие способности. «Срежется наверняка, ведь без него проходили этот раздел. Эх, горячая голова!»
Но Фридрих быстро решил задачу, посмотрел на сосредоточившихся соседей и стал решать ее другим способом. Ответ совпал с первым. Радостное тепло разлилось по телу. Фридрих встал и, подойдя к столу комиссии, протянул директору лист с двуглавым орлом.
– Как? Уже?
– Да, ваше превосходительство, решил.
Директор взглянул на ответ, посмотрел на второй вариант решения, поднялся:
– Отлично, Цандер! Отлично! Поздравляю вас с блестящим решением! Дополнительных вопросов не будет. Можете идти.
Фридрих выскочил из класса, чуть не сбив стоявших у дверей реалистов.
3
Двадцать восьмого мая директор училища вручил ему аттестат и золотую медаль, которая вселяла надежду, что он пройдет по конкурсу аттестатов в Политехнический институт.
Торжественно произнеся слова благодарности, Фридрих поспешил на улицу. Ему хотелось почувствовать себя независимым и взрослым. Вскочив в извозчичью пролетку, он помчался к себе в Задвинье. Ему хотелось скорее сбросить так надоевшую ему форму реалиста, в которой нельзя было появляться в городе после девяти часов вечера.
Дома его уже ждали отец, братья и сестры, родственники. Старая няня, Матвеевна, приготовила букет цветов. На другой день, облачившись в легкий серый костюм, Фридрих поехал побродить по Риге. Первый раз за много месяцев поехал без всякого дела. Ему никуда не нужно было спешить.
Побродив по узким улицам Старого города, Фридрих вышел к каналу и сел на скамейку в тени раскидистой липы. Он помнил эту липу давно, с первого класса реального училища. Тогда она была еще совсем тоненькой и кудрявой. Отец, провожая его в училище, сказал как-то: «Фридрих, запомни эту липу – ее посадили как раз в ту осень, когда умерла твоя бедная мать».
Фридрих, всякий раз когда у него оказывалось свободное время, приходил к памятной липе и сидел около, вспоминая мать.
Собственно, он не помнил, да и не мог помнить свою мать: она умерла, когда ему было всего два года. Но он хорошо представлял ее по фотографиям и рассказам близких. Он знал, что она была красивая и очень любила его. Образ матери жил в его сердце, потому что ему не хватало в жизни ее нежности.
Вот и сейчас Фридрих думал о ней. Родные рассказывали, что мать умерла, шепча его имя. «Бедная, бедная мама, ты думала обо мне в последние минуты. Ты боялась, что мне будет горько и тяжело, что я не смогу вырасти без тебя. Да, мама, мне очень, очень недоставало тебя. Отец был суров. Я почти не слышал от него теплых, ласковых слов. Может быть, так и следовало поступать, ведь он воспитывал мужчину! Но мне было горько. Вчера, когда я принес аттестат и золотую медаль, он даже не поцеловал меня, а лишь крепко пожал руку. Глядя на него, братья и сестры тоже не решились проявить нежность. А мне так хотелось ее. О, мамочка, если бы была ты, представляю, как бы ты радовалась и веселилась! В сущности, я – одинок. У меня нет близких друзей. Нет девушки, которую бы я любил и которая бы любила меня. Мы все, Цандеры, какие-то замкнутые, суровые люди. А мне и братьям так хочется иногда повеселиться… Говорят, что отец раньше был совсем другим, а как умерла ты – он стал мрачен, недоступен. Но для меня ты не умерла. Ты живешь в моем сердце, и я люблю говорить с тобой. Сегодня у меня радость – я кончил училище и получил аттестат. Через два месяца я переступлю порог знаменитого института. Я решил поступить на механическое отделение. Я мечтаю о полете в мировое пространство. На Марс! И этой мечте решил посвятить жизнь! Что, не одобряешь?.. Если б ты была жива, очевидно, ты бы хотела, чтоб я избрал тихую, спокойную профессию и жил бы около тебя. Этого хотят почти все матери. И все же, я думаю, ты бы поняла меня, мама. Ты бы вместе со мной мечтала о полете на Марс.