Иван Емельянов – смуглый молодой рабочий – молчаливо и сосредоточенно рассматривал «Иллюстрированную хронику». Ему тоже было не по себе, но он старался не думать о предстоящем деле.
Сигналисты сидели в сторонке у окна и о чем-то тихонько шептались.
В половине девятого, как и было назначено, вошел Котик, громко поздоровался со всеми и сел рядом с Рысаковым. Лицо его было бледно, но карие выразительные глаза смотрели спокойно и твердо.
– Что, Захар еще не пришел?
– Кажется, нет, – думая о чем-то своем, глухо отозвалсяРысаков, – а впрочем, не знаю…
В передней послышались голоса, смолкшие до шепота, и скоро в столовую вошла, не раздеваясь, раскрасневшаяся на морозе Перовская, а следом, открывший ей дверь, Саблин с корзиной. Перовская поздоровалась со всеми за руку. Корзина была осторожно поставлена на стол.
– Друзья, – заговорил Саблин, – Софья Львовна принесла два метательных снаряда. Скоро придет техник и принесет остальные. – Саблин осторожно извлек из корзины снаряды и поставил на стол.
– А где же Захар? – негромко, с тревогой в голосе спросил Рысаков.
Саблин кашлянул, готовясь ответить, но Перовская решительным жестом остановила его:
– Вы все знаете, что главный удар по тирану будет нанесен на Малой Садовой, взрывом мины. Захар остался там, чтоб соединить провода гальванической батареи. Если взрыв будет удачным – возмездие совершится. Все же мне поручено Исполнительным комитетом расставить метальщиков и подать сигнал к действию бомбами, если царь не будет убит миной. Есть еще вопросы?
– Все понятно! – пробасил Михайлов.
Зазвонил колокольчик.
Саблин вышел и скоро вернулся с Кибальчичем. На стол были поставлены еще два снаряда.
– Друзья! Мне поручили товарищи сказать вам несколько слов, – сняв барашковую шапку, глуховато и неторопливо заговорил Кибальчич, – снаряды заряжены, их действие безотказно и молниеносно. Будьте внимательны и осторожны. Старайтесь бросать их так, как мы делали на занятиях. А чтоб снаряды не вызвали подозрений у полиции, заверните их в узелки или в газету – подумают, что идете в баню.
– Правильно! Так и сделаем! – согласилась Перовская и велела принести платки и газеты.
Когда снаряды были упакованы и розданы метальщикам, Перовская взглянула на часы:
– Друзья! Пора выходить – половина десятого.
Все поднялись.
– Минутку внимания! – остановила Перовская. – Хорошо ли вы помните свои места?
– Помним. Не ошибемся, – сказал Михайлов.
– Еще одно последнее указание. Если тиран не поедет по Садовой, мимо вас пройдут под руку сигналисты. Тогда идите на Михайловскую и там ждите меня. Если я достану платок и сделаю вид, что вытираю глаза, значит, метальщики должны идти на Екатерининский канал. О выезде царя я дам знать, появившись на мосту. Все поняли?
– Все!
– Друзья! – воскликнула Перовская. – Настает решительный час. Пожелаем же друг другу спокойствия, мужества и отваги! Пусть каждый выполнит свой долг! Мы идем на святое дело. Наш подвиг вечно будет жить в памяти народа. С богом, дорогие друзья! С богом!.. Выходите по одному…
7
День был серый, пасмурный. Хмурые тучи нависли над серыми домами и как бы придавили, приплюснули город. И даже белый снег, запушивший все вокруг, Рысакову казался серо-грязным, и на душе у него было муторно, нехорошо.
Однако обогнавший его в воротах Тимофей Михайлов шел, насвистывая, пальто нараспашку и, казалось, совсем не думал о том, что должно произойти. Это удивило Рысакова. «Рисуется, хочет показать себя героем», – подумал он и пошел медленней. Ему хотелось увидеть, как поведут себя другие.
На повороте ого обогнал Котик. Он шел твердой, уверенной походкой, неся под рукою сверток, словно спешил по какому-то делу. Следом прошел, не обернувшись, Емельянов, тихонько помахивая узелком.
«Еще подумают, что я хочу улизнуть», – подумал Рысаков и ускорил шаги. Быстрая ходьба его согрела и благотворно подействовала на настроение. Робость и тоска пропали. Придя на Малую Садовую, он увидел вблизи Невского Котика и окончательно успокоился, заняв свое место у Екатерининского сквера. Прогуливаясь, он всматривался в противоположный конец улицы. Там, около Итальянской, маячили две фигуры. Это были Тимофей Михайлов и Емельянов. «Значит, все на местах», – подумал Рысаков и, отметив мысленно место, где должна взорваться мина, стал поджидать карету царя.
Прошло часа два, а может, и больше, а карета государя не появлялась. Рысаков изрядно продрог и ходил поеживаясь, стараясь согреть себя движением. На улице было тихо: изредка проезжали извозчики и по обеим сторонам неторопливо шли праздные пешеходы.
Пройдясь до парикмахерской, Рысаков вернулся и не увидел на другой стороне Котика. «Что такое, куда же делся Котик? – подумал он и стал всматриваться. От Невского по другой стороне шли под руку двое сигналистов.
«А, вот в чем дело, – осенило Рысакова. – Значит, царь проехал по другой улице. Надо идти на Михайловскую». Он забежал в кухмистерскую, купил два горячих пирожка и, съедая их на ходу, поспешил на Михайловскую. Там уже прогуливались остальные. Он остановился у тумбы с афишами, краешком глаза наблюдая за улицей. Вот мелькнула вдалеке темная плюшевая шубка Перовской. Она, проходя мимо Котика, достала платок и на мгновение приложила его к глазам.
«Это сигнал», – подумал Рысаков и вслед за Котиком поспешил на набережную Екатерининского канала. Он вышел на канал с Невского проспекта и увидел, что там уже стоят Тимофей Михайлов и Емельянов. «Странно, ведь здесь бы следовало стоять мне, – подумал Рысаков. – Ну, все равно пойду ближе к мосту».
Идя вдоль капала, он увидел облокотившегося на перила Котика и, перейдя на другую сторону, стал прохаживаться недалеко от угла Инженерной улицы, у ограды сада Михайловского дворца.
Было зябко, а время тянулось медленно. По набережной канала проходили случайные пешеходы, и никаких карет не было видно.
У Котика в штиблетах закоченели ноги. Он ходил, стучал ногой об ногу и курил папиросу за папиросой, но согреться никак не мог. «Черт возьми, если придется ждать еще час, я совсем замерзну и не смогу бросить бомбу».
Повернувшись, он увидел на Театральном мосту Перовскую и сразу приободрился. Значит, сигналисты дали знак о выезде царя из Михайловского манежа. Гриневицкий поудобней взял сверток с метательным снарядом и, медленно шагая, стал наблюдать за Рысаковым, который тоже увидел Перовскую и готовился к атаке на царский поезд.
Прошло едва ли минуты две, как на набережную капала из Инженерной улицы выскочили двое казаков верхом, а за ними царская карета в окружении конного конвоя. Все это произошло так быстро, что Гриневицкий не успел опомниться. Он только видел, что Рысаков, ускорив шаги, пошел навстречу царскому поезду и, занеся правую руку, швырнул узелок с метательным снарядом под передок саней. Раздался страшный взрыв. Все заволокло дымом. Упали лошади, люди, дико закричали раненый мальчик и рухнувший с лошади казак. Карета остановилась, и к ней кинулся ехавший следом в санях полицмейстер.
Рысаков побежал, но ему навстречу бросились проходившие мимо солдаты, схватили, начали бить.
Гриневицкий, преодолев минутную растерянность, спрятал снаряд под полой широкого пальто и пошел к месту катастрофы. Туда сбегался народ. Царь вышел из кареты и в сопровождении офицеров подошел к обезоруженному и связанному Рысакову:
– Кто таков?
– Мещанин Николай Рысаков! – гордо ответил покушавшийся.
– Что с государем? Как здоровье государя? – спросил кто-то из толпы.