— Мне жаль, что я не заставляла тебя есть, — попробовала я еще раз — беспомощно и безнадежно.
— Ты не слушаешь, что я тебе говорю. Ты меня не убивала, — злорадно сказала она. — Ты не причинила мне вреда. Ты не душила меня. Я перестала есть, потому что хотела сама распоряжаться своей жизнью. Я рассчитывала, что этот комочек, который ты вложила в мое тело, умрет от голода.
Я содрогнулась, услышав эти страшные слова.
— Ты убила своего ребенка? — На ее лице появилась довольная ухмылка. — Но он ничего тебе не сделал!
— За этот поступок мне пришлось отправиться на Кровавое озеро, — сокрушенно вздохнула она, — но оно того стоило. Я ненавидела тебя и сказала об этом, чтобы ранить тебя как можно сильнее. Ты мне поверила, и посмотри, во что ты превратилась! Ты такая слабая! Ты стала человеком!
— Значит, это не я тебя убила?
Она хотела опять посмеяться над моей растерянностью, но вместо этого грустно произнесла:
— Ты меня не убивала. Ты просто не знала, как это сделать.
Годы, наполненные горем, угрызениями совести и раскаянием, скатились по мне, упали вниз и растворились в окутывающем нас холодном воздухе.
— Я никогда тебя не боялась, — продолжала она, очевидно, не замечая, что избавила меня от тяжелого груза и не зная, какое облегчение я испытала. — Меня пугала память о тебе. Твой призрак всегда оставался в сердце моего мужа.
Впервые я почувствовала к Цзе жалость. У нее было все и ничего. Ее пустота не позволяла ей чувствовать добро, исходящее от других людей — от ее мужа, отца, матери, от меня.
— Но твой образ также оставался в его сердце, — проговорила я.
Я сделала еще один шаг вперед. Она так сильно меня ненавидела и наконец настигла.
— Он не может забыть ни одну из нас, потому что любил обеих, — говорила я. — Его любовь к И — продолжение этого чувства. Посмотри — он не сводит с нее глаз. Он представляет, как я умирала от любви, лежа в одиночестве в своей комнате, и вспоминает тебя.
Но Цзе мои доводы не интересовали. Ее совершенно не волновало, что она могла бы увидеть своими собственными глазами, если бы дала себе труд посмотреть. Мы обе были обречены, потому что родились девочками. Мы обе боролись на краю пропасти за право иметь более высокую цену, а не прослыть дешевкой, словно мы были не люди, а вещи. Мы обе были достойны жалости. Я не убивала Цзе — какое облегчение! — и не верила, что она на самом деле хочет убить И.
— Посмотри на него, Цзе. Неужели ты хочешь опять причинить ему боль?
Ее плечи тут же упали.
— Я сделала так, что все хвалили нашего мужа за комментарий к «Пионовой беседке», — призналась она, — потому что я хотела, чтобы он любил меня.
— Он и так любил тебя. Если бы ты видела, как он горевал…
Но она меня не слушала.
— Я думала, что хотя бы после смерти мне удастся победить тебя. Мой муж и его новая жена приносили мне жертвенные дары, но ты знаешь, эта семья никогда не занимала высокого положения… — Я ждала, зная, какое слово за этим последует. — Самая заурядная семья. К счастью, отец отдал за меня выкуп, и я покинула Кровавое озеро. Но что я увидела, получив свободу? — Она стала рвать на себе волосы. — Новую жену!
— Посмотри, что она для тебя сделала — для нас обеих. Она услышала наши слова. Ты продолжаешь жить на полях «Пионовой беседки» так же, как и я. Ты помогла И написать вторую часть. Не отрицай этого, — я приблизилась к Цзе. — Младшая жена показала нашему мужу, что он может любить всех нас — по-разному, но всем сердцем. Скоро наш труд опубликуют. Разве это не чудо? Нас всех будут помнить и восхищаться нами.
Из глаз Цзе полились слезы, и вместе с ними исчезли уродство, вызванное долгими годами пребывания на Кровавом озере, ее гнев, горечь, злоба и себялюбие. Эти чувства — такие сильные и постоянные — терзали ее даже после смерти. Они скрывали ее несчастье, печаль и несбыточные мечты. Обида, грусть и чувство одиночества показались из нее, словно черви, выползающие на землю после весеннего дождя, и я увидела истинную Цзе — хорошенькую девушку, которая любила мечтать и ждала, что кто-нибудь ее полюбит. Она не была демоном или привидением. Она была предком с разбитым сердцем и умершей от любви девушкой.
Я вспомнила о том, какую внутреннюю силу выказывали мои мать и бабушка, и решилась: я приблизилась к Цзе и обняла ее. Я не слушала ее возражений, а увлекла ее за собой, уворачиваясь от метлы Ивы, избегая зеркал и проскальзывая под решетом. Мы с Цзе вылетели на улицу, и тогда я отпустила ее. Она парила несколько секунд в воздухе, затем подняла лицо к небу и медленно растворилась в воздухе.