— Я заварила чай, Гэнскэ, выпей чашечку.
— Покорно благодарю. И ведь на высоком месте наш дом, ветерок со всех сторон обдувает, а у ворот не продохнуть все равно… Спасибо большое. Водки я, видите ли, не пью, так что чай мне в самый раз. Самое для меня что ни на есть большое удовольствие, когда меня чашечкой чая жалуют…
— Послушай, Гэнскэ, — сказала О-Куни. — Ты у нас уже восемь лет служишь, и человек ты прямой и честный. Как тебе нравится Коскэ? Он поступил к нам только пятого марта, но очень уж возгордился тем, что наш господин благоволит к нему. Боюсь, тебе трудно приходится из-за его своеволия, ведь ты с ним живешь в одной комнате…
— Ну что вы, — засмеялся Гэнскэ. — Я такого славного парня, как наш Коскэ, и не встречал. Господину всей душой предан, если господину что нужно, работает как бешеный. И всего-то ему двадцать один год… Очень преданный человек. И добрый на удивление. Вот болел я недавно, так он всю ночь ходил за мной, глаз не сомкнул, а утром, бодрый, как всегда, пошел сопровождать господина… Нет, человек он сердечный, душевный человек, я его люблю.
— Ловко тебя Коскэ одурачил, — сказала О-Куни. — Он же тебя перед господином оговаривает!
— Как это — оговаривает?
— А ты и не знал? Я своими ушами слышала. Жаловался он господину, что-де, мол, Гэнскэ человек скверный, служить с ним трудно… что жить с тобой в одной комнате одно мучение, что ты его не учишь, а, наоборот, стараешься делать так, чтобы он оплошности совершал… Что когда господа жалуют в людскую чай и вкусную еду, ты все сам съедаешь, ничего ему не даешь… Скверный, говорит, человек этот Гэнскэ. Господин, конечно, рассердился, посетовал, что ты в свои годы стыд потерял, и решил в скором времени выгнать…
— Да ведь Коскэ же наврал все! — вскричал Гэнскэ. — Зачем же он на меня наговаривает такое? Вот, например, когда жалуют нам вкусные вещи, я же, наоборот, все Коскэ отдаю, ешь, говорю, ты молодой, тебе больше надо… Зачем же он так?
— И это еще не все. Коскэ обворовывает господина… А раз ты живешь вместе с ним, тебя посчитают за соучастника!
— Да неужто он украл что-нибудь?
— Вот тебе и неужто! Не знаешь, так вот как раз и попадешь в соучастники. Я точно знаю, что украдено у господина. У служанок я уже искала. А теперь принеси сюда ящик с вещами Коскэ…
— Я не причастен к этому, — проговорил Гэнскэ.
— Я господину так и сказала, — успокоила его О-Куни. — Ступай принеси ящик Коскэ, да так, чтобы не заметил никто…
Гэнскэ, человек простодушный, ни о чем не подозревая, побежал в людскую, принес ящик с вещами Коскэ и поставил его перед О-Куни. О-Куни открыла крышку и, делая вид, что копается в ящике, незаметно вытряхнула в него из рукава кошелек.
— Какой ужас! — воскликнула она. — Здесь оказалась очень ценная для господина вещь! Господин доверил мне ее, а я даже не заметила, что она пропала! Какая же я нерадивая… Нет, это надлежит расследовать со всей строгостью. Пусть вернется господин, и мы осмотрим вещи всех слуг прямо при них…
— Надо же, — растерянно сказал Гэнскэ, — а на вид такой честный парень…
— Смотри, — сказала О-Куни, — никому не говори, что я смотрела в его ящике.
— Ладно, не скажу, — уныло проговорил Гэнскэ, отнес ящик в людскую и поставил его обратно на полку. В час Овцы, а по-нынешнему в четвертом часу, все домочадцы вышли к парадному входу встречать господина. Господин проследовал в покои, уселся на дзабутон и тут заметил, что О-Куни, которая обыкновенно сразу же принималась развлекать его болтовней, что-то не в духе.
— Почему ты грустна, О-Куни? — осведомился он. — Ты больна? Что случилось?
— Ах, мой господин, — ответила О-Куни, — я просто не знаю, как оправдаться перед вами… Вчера вечером в ваше отсутствие к нам забрался вор. Пропали сто золотых. Они были в шелковом кошельке и пропали вместе с кошельком… А дело было так. Ночью мне показалось, будто кто-то раздвинул сёдзи на кухне. Я встала и все осмотрела. Никого нет, все двери наружные крепко заперты. И вдруг я заметила, что взломана шкатулка, которая хранится в шкафу, что в вашем кабинете. Это меня очень испугало. Я помолилась Бисямону [132]и обратилась к гадальщику. Гадальщик сказал мне, что кража, несомненно, учинена кем-то из домашних… Я думаю, следует обыскать ящики и корзинки у всех слуг.
— Не надо этого делать, — возразил Иидзима. — Вряд ли среди моих домашних есть хоть один, у кого достанет смелости украсть сто золотых. Это дело рук пришлого вора.
— Да ведь ворота были на крепком запоре, — сказала О-Куни, — а сёдзи открывали только на кухне… Нет, я всех обыщу. О-Такэ! О-Кими! Все идите сюда!
— Беда-то какая! — воскликнула О-Такэ, когда О-Куни объяснила в чем дело. А О-Кими затараторила:
— Я, кроме как для уборки, в господские покои и не захожу никогда, то-то, должно быть, в огорчение вам эта пропажа, а я и не знала ничего, что вчера ночью случилось, просто странно мне это как-то, правду говорю…
— Я вас не подозреваю, — объявил Иидзима. — Но, поскольку это случилось в мое отсутствие, когда дом был оставлен на О-Куни, она считает непременным, чтобы я всех обыскал.
— Пожалуйста, господин, — сказали служанки. — Будьте так любезны.
Они, не мешкая, притащили на веранду свои корзинки.
— Ну-ка, — сказал Иидзима, — посмотрим, что в корзинке у Такэ… Так, женщина ты бережливая, я вижу здесь полотенце, которое тебе пожаловали в позапрошлом году. Молодец, такой и положено быть женщине. Всякую тряпочку заверни в бумажку и сохрани… Давай сюда твою корзину, О-Кими!
О-Кими, смущенно хихикая, попросила:
— Если можно, господин, пусть мою корзинку кто-нибудь другой осмотрит…
— Нет, так нельзя, — возразил Иидзима. — Я осмотрел вещи Такэ, и если не осмотрю твои, она может обидеться…
— Ну, пожалуйста…
— Что ты так смущаешься?.. А, вот в чем дело! Накопила полкорзины срамных книжек… [133]
— Простите великодушно, я их не копила, это мне родственники прислали…
— Ладно, можешь не оправдываться. Читай на здоровье. Говорят, от этого охота пуще становится…
— А теперь надо обыскать Коскэ и Гэнскэ, — распорядилась О-Куни. — О-Такэ, беги и пришли их сюда с вещами.
О-Такэ побежала в людскую.
— Коскэ! Гэнскэ! — крикнула она. — Вас господин зовет!
— Что там случилось, Такэ? — спросил Гэнскэ.
— Пропало сто золотых! Берите свои вещи и идите, всех сейчас обыскивают! Говорят, что украл кто-то из домашних!
— Вот беда, — сокрушенно сказал Гэнскэ. — И откуда только к нам вор пробрался? Ну да ладно, сейчас идем.
Они вынесли свои ящики на веранду и поставили перед Иидзимой. Гэнскэ запричитал:
— И как это могло случиться, ума не приложу… Сто золотых рё пропало, это что же такое! Мы же с Коскэ так строго ворота охраняем… Вот ведь несчастье какое…
— Мы обыскиваем потому только, — объяснил Иидзима, — что это случилось в мое отсутствие, когда дом был на попечении О-Куни, и это ее очень взволновало…
— Коскэ, — сказала О-Куни. — И ты, Гэнскэ. Мне очень жаль, но вы тоже оказались под подозрением. Давайте сюда ваши вещи.
— Вот, проверьте, пожалуйста, — сказал Гэнскэ.
— Больше у тебя ничего нет?
— Это все, что я имею. Больше у меня ничего нет.
— Ай-яй-яй… Как же ты укладываешь кимоно, подвернув рукава? Надо складывать как следует… А это что? Ночное кимоно? Неряха, скатал в комок и сунул как попало… Тесемка какая-то… От вещей? Все в грязи, засалено… Ну, ладно. Давай твой ящик, Коскэ. У тебя только этот ящик, больше нет?
О-Куни запустила руки в ящик Коскэ и принялась неторопливо перекладывать вещи. Подброшенный кошелек, конечно, оказался там. О-Куни подцепила его ручкой веера, подняла на всеобщее обозрение и, повернувшись к Коскэ, осведомилась:
— Как попал этот кошелек в твой ящик?
Коскэ остолбенел.
— Что такое? — проговорил он. — Откуда это? Впервые вижу!
— Не прикидывайся! — строго сказала О-Куни. — Сто золотых пропали вместе с этим вот кошельком! Я уж не знала, что и подумать, даже к гадальщику обращалась. Я отвечаю за эти деньги перед нашим господином, немедленно верни их!
132