— Когда как. Но, знаете, один мой товарищ по детскому саду говорил, что бывают вещи, как люди, а бывают вещи сильнее людей.
— Спасибо за заботу, — Борис решил стать ироничным, тем более, что его физическое превосходство было так безоговорочно признано. — Но теперь нам пора, Леночка. Кофе уже принесли, наверное. Чего доброго, остынет. Прошу нас извинить, Виктор.
— Пожалуйста. Но вы разрешите, Лена, потом проводить вас домой? Разумеется, я ничуть не возражаю и против такого попутчика, как Борис.
Борис рассмеялся. Он был, в общем, добродушен и оценил ситуацию как смешную.
Он ошибся.
Через месяц он все-таки попытался поговорить с Виктором по-мужски — до двенадцати дожидался у моего подъезда нашего возвращения после театра и неспешной прогулки.
Мы ели апельсины, а корки Виктор нес в руке — до ближайшей урны, как он думал.
Борис поскользнулся на корке и рассек себе голову. Виктор отвез его на такси в ближайший травматологический пункт.
Мама не могла нарадоваться. Бетонная стенка на кухне, о которую мой брат поломал столько лучших сверл от электродрели, принимала в себя под молотком Виктора обыкновеннейшие гвозди. Правда, сначала он минут пять простукивал эту стенку, определяя, куда именно надо их забивать.
Беспокойная наша дверь, из которой регулярно вываливался замок, угомонилась и даже перестала скрипеть. Старинный столик приобрел такой вид, что папа и сам не верил уже, что купил его в комиссионном за пятерку.
Я не успела даже понять, как случилось, что его слово стало значить в нашем доме больше, чем общее мнение всех остальных. Он ведь всегда знал, чего хотел, а если я хотела чего-то другого, то, наверное, знала это хуже. Он мог, конечно, уступить, но…
Я знала, к примеру, что от нашего дома в Ботанический сад удобнее ехать на метро до Выставки, чтобы там пересесть в троллейбус. Дорога заняла сорок минут. На обратном пути Виктор посадил меня в троллейбус, который шел к станции «Проспект Мира». Я не возражала. Знала, что мы потеряем лишние минут десять, и заранее радовалась: авось, такая мелочь научит его быть чуточку менее самоуверенным. Но я еще никогда не ездила на троллейбусе с такой скоростью! Медлительная обычно «девятка» мчалась так, будто взялась соревноваться по крайней мере с такси, водитель которого гонит недовыполненный план. Не понимаю, куда смотрели милиционеры по дороге…
— Как ты это делаешь? — спросила я его уже в метро. — Гипнотизер ты, что ли?
— Разве троллейбус не вещь? — спросил он довольно. — А вещи, Ленка, я чувствую.
— Скорость троллейбуса зависит от водителя!
— Разве?
Вот и поговори с ним…
Но в командировку мне надо. На таганрогском заводе делали станок по схеме, разрабатывавшейся нашим отделом. Два узла там были мои. И общую компоновку тоже я делала. Кому же было ехать?
Мне даже хотелось поехать, хоть и знала я, как буду скучать по этому упрямому дурачку. Свадьба у нас, в конце концов, только через полтора месяца, успеем подготовиться.
— Ты не поедешь?
— Поеду. Правда, еще не решила, может быть, и полечу.
— Не поедешь.
— Самолет испортится? Или рельсы сами собой разберутся? С тебя станется, товарищ волшебник.
— Что для тебя важнее — наша жизнь или эта поездка?
— Наша жизнь! — я протянула руку к его лбу, щеке, подбородку. Но лицо Виктора осталось твердым даже под моими пальцами.
Я не поехала. Но с этого дня… С этого дня… Нет, я все еще любила его. И не все еще. Просто любила. Но теперь его уверенность во всем, что он делал, раздражала меня. Он как раз стал начальником отдела в своем НИИ, получил премию за книгу по специальности. Его способность подчинять себе вещи нещадно эксплуатировала институтское начальство: он готовил все выставки, проверял экспонаты и прочее. Но это при его умении отнимало так поразительно мало времени, что оставшихся нескольких часов в институте ему с лихвой хватало на дело плюс изготовление великолепных таблиц для моего доклада о работе над станком…
А я стала капризничать. Он покупал билеты в театр — я говорила, что мы слишком долго не дышали свежим воздухом, надо погулять. Виктор снисходительно улыбался — и сообщал, что сейчас пойдет дождь. Уж больно сегодняшние облака ненадежны.
Только однажды мне удалось решительно отказаться от поездки к его приятелю — потому мы и появились у того почти на целый час позднее остальных гостей.
…Знаете цветочный базарчик у метро ВДНХ? Там даже восьмого марта можно найти неплохие цветы. А в этот июньский день цветов здесь было навалом.
Всеми оттенками белого, синего и фиолетового переливались пирамидки флоксов. Розы торжественно демонстрировали свои совершенные линии. Полевые гвоздички светились сквозь полиэтилен. А я не могла налюбоваться на пионы. На пионы, которые раньше не очень любила. Они всегда раздражали меня беспорядком своих как будто не зависящих друг от друга лепестков, — так могла бы раздражать девушка в красивом, но не глаженом платье, да еще с неровно обрезанным подолом. А сегодня мне именно это легкомысленное отношение к собственной красоте и понравилось в пионах. Этакие оборванцы в шелке и бархате, бесчинно прекрасные в своей недисциплинированной роскоши.