— Какие слухи? — тихо спросила я, глядя на него сверху.
Мои пальцы исследовали его лицо, щетину на подбородке, твердую линию челюсти. С каждой минутой я влюблялась в него все больше и больше. Влюблялась в него так невероятно сильно, что почти физически ощущала его воздействие.
— О моем отце, — жестко ответил Майлз, глядя на солнце, которое уже полностью поднялось над горизонтом. — Что он совершил мошенничество, что именно он довел весь банк до краха. После его ухода была целая куча увольнений, а такие слухи быстро распространяются. Отца распяли на кресте. Обвиняли во всем. Это превратило все в ад. Мне тогда было всего три года.
— Что случилось? — спросила я, мой голос был едва слышен.
Его история набирала обороты, и я начинала нервничать, хотя все это было в прошлом. Я хотела, чтобы с ним все было хорошо, хотела, чтобы с его отцом все было хорошо. Но какой-то голос в глубине моего сознания говорил мне, что у этой истории не будет счастливого конца.
— Он покончил с собой, — просто сказал Майлз, его голос почти не дрогнул. Он поднял руку, когда я попыталась заговорить. — Пожалуйста, не волнуйся, сладкая. Это было очень давно, и я был еще ребенком. Я его почти не помню.
— Но ты все равно потерял его, — протестовала я. — Ты все равно потерял родителя. Отца. Мне так жаль, Майлз. Мне так жаль, что тебе пришлось пройти через это.
Майлз посмотрел на меня странным взглядом, и в этот момент мы соединились на таком уровне, котором не было раньше, увидев потерю наших друзей и семьи в глазах друг друга и внезапно поняв, что мы действительно знаем, каково это, что значит потерять кого-то вот так, так внезапно, так окончательно.
— Спасибо, — тихо сказал Майлз, затем перевел взгляд обратно на окно. — Хочешь узнать больше, сладкая?
— Да, — прошептала я без колебаний. — Пожалуйста…
Глава 36
Майлз
Интуиция (сущ.) — найти что-то хорошее, не ища этого.
— …что было дальше? — спросила Бебе.
Ее голос был мягким, ничуть не назойливым, и я знал, что могу ей доверять. Бебе была первым человеком, которому я хотел открыть правду, и это шокировало меня. Но я должен был знать, что в конце концов это будет она.
— Вы были близки с мамой? — поинтересовалась она.
— Когда-то были, — ответил я. — Наверное, когда я был очень-очень маленьким. У меня есть несколько приятных воспоминаний о ней. Но после того, как все это дерьмо случилось с моим отцом, все пошло кувырком. У нас отобрали дом, и мы переехали к моей тете. У нее был полный дом детей, и она не очень-то заботилась о том, чтобы рядом были два лишних человека. Мы там долго не задержались.
— А что насчет компании твоего отца? — спросила Бебе. — Они когда-нибудь извинялись за несправедливое обвинение?
Мне нравилось, как она предполагала, что это неправомерно, без того, чтобы я говорил ей об этом. Я полюбил ее еще больше только за это.
— Это произошло позже, — я покачал головой. — Но нет, в то время это был настоящий гребаный бардак. Никто бы не взял маму на работу, только не с фамилией моего отца. А она отказалась избавиться от нее, сказав, что не собирается отказываться от его последней части. Но я думаю, что на самом деле это было потому, что ей нужен был повод пожалеть себя.
Бебе коснулась моей руки, и я отвел взгляд, когда она погладила мою кожу, ее прикосновение было таким сладким, таким чертовски нежным.
— Она нашла работу?
— Да, в этом убогом баре, — объяснил я с гримасой. — Это было чертовски ужасно. Парень там… владелец. Мама начала с ним встречаться, но он оказался плохим парнем. Она подсела на наркоту, потом на более сильное дерьмо. Она стала наркоманкой еще до того, как мне исполнилось пять лет.
Я не хотел ее жалости, но ее нежные ласки на моей коже все еще были так приятны, что едва мог попросить ее остановиться. И когда я это сделал, она проигнорировала это, продолжая нежно гладить меня, как будто пытаясь сказать мне, что все будет хорошо. И я позволил ей.
— Моя тетя выгнала нас, — продолжил я. — Примерно в мой день рождения. И мы переехали в этот захудалый трейлерный парк… Моя мама, я и тот парень. Но с тех пор все пошло кувырком.
— Ты ему не понравился? — догадалась Бебе, и я покачал головой.
— Нет, я ему действительно, бл*дь, не нравился, — подтвердил я. — И моя мама, и он, оба все глубже и глубже погружались в яму зависимости. Место, в котором мы жили… Оно не годилось для ребенка. Оно даже не подходило для гребаного человеческого существа. Это был бардак, гребаная свалка. Я пробирался через мусор, чтобы добраться до своей кровати, это было ужасно.