— Ну, или ей. Какая разница.
Спать не ложусь. Смысл? Суд закончился почти что в полночь. Пока я прощался с жёнами, пока помылся, пока поужинал — до казни осталось два с половиной часа.
Как знать, чем всё закончится. Лучше проведу это время с пользой.
Навожу порядок в своём духовном пространстве. Заставляю Люсиль запомнить как можно больше сигилов и печатей. Не уверен, что у неё получится передать знания моему ребёнку, но попробовать стоит.
Так увлекаюсь, что не сразу слышу звуки из реального мира. Оказывается, в комнату зашли приставы.
— Кхм-кхм, — откашливается один из них, теребя меня за плечо. — Приговор будет исполнен через полчаса, господин. Советую подготовиться.
— Да я и так готов. Не мешайте, — закрываю глаза и погружаюсь обратно в духовное пространство.
Увы, полчаса пролетают слишком быстро. Я надеваю вчерашний костюм и следую за приставами.
Меня выводят во внутренний двор, мощёный красным кирпичом. Стена покрыта дырками от пуль. Я точно не первый, кого собираются здесь казнить.
Император уже здесь, стоит в стороне, обсуждая что-то с судьёй Соколовским. Неподалёку тусуются его охранники и другая челядь. Расстрельная команда тоже готова. Двенадцать молодцев в чёрных мундирах и с винтовками на плечах.
Интересный факт. Чтобы убить человека, достаточно одного солдата с винтовкой. Расстрельные команды создаются для того, чтобы никто из них не мучился потом оттого, что убил беззащитного человека. Да ещё и по чьему-то приказу. А так не совсем понятно, кто попал, а кто нет, и чья пуля лишила казнённого жизни.
Короче, коллективная ответственность не такая тяжёлая, как личная.
Интересные мысли в голову лезут. Всё-таки я побаиваюсь смерти, как ни крути.
Да и жаль бросать этот мир. Столько дел остались незаконченными. Главное, о чём я переживаю, так это о возвращении Бремзина. Сомневаюсь, что мои девчонки смогут справиться с этим ублюдком.
— Доброе утро, Ярослав, — резко прерывая разговор с судьёй, обращается ко мне Пётр Алексеевич.
— Для кого-то доброе, для кого-то не очень, ваше величество.
— Понимаю, — кивает император. — Хочешь что-нибудь сказать или сделать напоследок? Может, о чём-нибудь меня попросить?
— Не хочу, ваше императорское величество. Давайте приступим.
— Похвальная решимость! Что ж, тогда действуйте, — поворачивает он к судье.
Вениамин Григорьевич отдаёт приказы. Меня подводят к стене и собираются завязать глаза, но я только молча мотаю головой. На хрен эту повязку. Я всегда смотрел смерти в лицо, и сейчас тоже не собираюсь прятаться.
Соколовский выходит вперёд:
— Согласно вердикту верховного дворянского суда в лице благородных присяжных, Ярослав Романович Котов приговорён к расстрелу. Именем императора, привести приговор в исполнение!
Солдаты поднимают винтовки. Двенадцать дул, направленные на меня, выглядят словно бесстрастные глаза какого-то чудовища.
Секунду солдаты целятся, а потом следует залп. Только я его уже не слышу.
Знакомая бесконечная тьма, в которой я вишу, не в силах пошевелиться или даже что-нибудь сказать.
Из черноты раздаётся тяжёлый вздох, а следом голос Кота:
— Ну вот. Доигрался ты, Ярослав! Я ведь говорил, что не буду воскрешать тебя бесконечно. И так ты много моей силы забрал.
Да-да, понимаю. Не надо мне тут лекции читать.
— Что же, воскрешу тебя. Надеюсь, что получится решить вопрос. Потому что, признаюсь честно, не хочу тебя терять. Ну, пока.
На какое-то время я полностью пропадаю. Это похоже на сон, только очень глубокий. Наверное, именно так выглядит смерть.
Ну а потом я прихожу в себя на руках солдат. Они поднимают моё тело и куда-то тащат. Надо было видеть их лица, когда я вырвался из их рук и выпрямился.
— Всем здравствуйте, — улыбаюсь. — А вот и я.
— Какого… — у Соколовского сползает лицо.
Кречет несколько мгновений смотрит на меня, а потом громогласно смеётся.
— Здравствуй-здравствуй, Ярослав! Как же так получилось, что ты не умер?
— Могу рассказать при личной беседе, ваше императорское величество.
— Ха-ха! Ну что ж, давай поговорим. Отойдём в сторонку.
Осматриваю свой продырявленный в нескольких местах и покрытый кровью пиджак. Фигасе, кучно солдатики стреляют. Почти все попадания в район сердца.
Мы с императором отходим на приличное расстояние, а потом он поворачивается ко мне. Офигеть, какой высокий. Я тоже на рост не жалуюсь, но рядом с Петром Алексеевичем чувствую себя как Добрыня рядом с собой.
— Я переживал, что Кот не станет тебя воскрешать, — говорит Кречет. — Или что у тебя больше не осталось жизней.