Верочка просунула тяжелую тележку в дверь. Наталья Николаевна Багрова – старшая медсестра. Верочка встречалась с ней в хирургическом отделении и в гастроэнтерологии. А теперь она здесь. И тоже на ночном дежурстве. Наталья Николаевна – молодая тридцатилетняя брюнетка со стрижкой «под Земфиру». Она учится в Первом медицинском. Пару месяцев назад она даже выручила Верочку конспектами лекций по анатомии. Так отчего же сейчас у нее такое неприветливое, такое напряженное лицо?
– Ну как вы тут? Как дежурство? – Верочка щебетала оживленным шепотом. Громко нельзя – ночь, надо соблюдать режим.
– Все нормально. Везите быстрее!
– Сейчас, сейчас.
Верочка потянулась рукой к двери.
– Это же палата! Там больной. Вы что, спите на ходу? Процедурная прямо по коридору, последняя дверь.
Верочка съежилась. Что она разоряется, я же ничего такого… Так вот, значит, в какой палате по ночам горит свет. Его включают каждую ночь и гасят только на заре. Что же это за больной такой, который по ночам спит при свете? Верочка глянула на номер: палата № 36. Но тройка – это номер этажа, получается как у Чехова, что ли? Палата номер 6?
Она начала аккуратно раскладывать все по шкафам. Прислушалась: тихо в отделении. Удивительно, что здесь нет больных. Точнее, всего один больной. Ну, понятно, конечно, стройка за стеной, шум, бывает, что и воду отключат, но это раньше, а теперь там, за стеной, просто отделочные работы, по сути, ремонт. А больных сюда все равно не кладут. Как будто здесь инфекционное отделение, хотя ничто на это не указывает. Специальные инфекционные боксы находятся вовсе не здесь.
И кто там может лежать, в этой шестой палате? Между прочим, раньше в старом корпусе именно на третьем этаже располагалось «генеральское» отделение, а сейчас в связи с ремонтом, с перепланировкой все смешалось, перепуталось.
Хотя ей-то, собственно, что за дело? Сейчас она выполнит свою работу, все тут разложит по полочкам, чтобы легко можно было найти и взять. И вернется к себе в хирургию. И будет смотреть из окна на темную громаду «Алых парусов», слушать, как шумит за окном дождь… И может быть, Мишке отобьет ночную эсэмэску, чтобы прочел, когда проснется утром, чтобы первой его мыслью стала она, Верочка…
Странные слухи бродят по госпиталю об этом отделении, об этой палате, где всегда по ночам горит свет. А она вот тут уже десять минут и не увидела ничего такого странного.
Тот солдат – медбрат, хоть и жив остался, ничего, кажется, никому не сказал. А потом его срочно увезли в какой-то другой госпиталь, кажется, в Реутово – от греха подальше…
А она тут и ничего ТАКОГО не замечает. И тележка почти уже разгружена. Еще пять минут, и она освободится. Вернется в хирургию и отправит Мишке SMS. Она где-то читала: Йоко Оно Леннона так зацепила, привязала к себе – слала ему каждое утро телеграмму в одно слово: «Улыбайся!», «Дыши!»…
ВОПЛЬ!
Бутыль с ментоловым спиртом вырвалась из рук Верочки Дягилевой и хлопнулась об пол. Но этот грохот не мог заглушить крика, вспоровшего ночную тишину.
Этот крик был так страшен, что Верочка, забыв обо всем, зажала уши руками. Но только на секунду, на короткое мгновение. Потом она справилась с собой и выскочила из процедурной.
– Наталья Николаевна!
Дверь шестой палаты была распахнута настежь. За дверью располагался маленький тесный предбанник – вешалка, двери в душевую и в туалет. Палату от этого предбанника отделяла еще одна дверь – застекленная полупрозрачным пластиком, безопасным для больных.
Верочка увидела лицо старшей медсестры, прижатое к стеклу, ее руки со скрюченными пальцами, царапавшими пластик. Старшая медсестра была внутри – в палате. Ее глаза вылезали из орбит, а рот был распялен в крике. Его слышали в парке и на въездном КПП.
А потом крик оборвался.
Глава 6
Параллельные миры
В госпиталь Катя отправилась в субботу. Накануне туда звонили из министерства, так что с этой стороны все было улажено. Материал о полковнике Приходько, работавшем в комиссии ООН по расследованию военных преступлений в период войны на Балканах, – это было ново, эксклюзивно, солидно. Катя тщательно готовилась к интервью, записала множество вопросов, которые собиралась задать бравому полковнику. Вопрос о причине, по которой он попал в госпиталь, стоял в этом перечне особняком. Боевое ранение – а Катя была в этом уверена, хотя никакой точной информации ей не сообщили ни ее начальник, ни куратор из управления общественных связей министерства, – ранение стоило обыграть в будущей статье с максимальным эффектом. А то, что Приходько когда-то в молодости начинал работать именно в ее родном главке, придавало ей еще больше уверенности – в сущности, они были «земляки», а земляки всегда должны помогать друг другу.
По выходным в госпитале посетителей пускали с одиннадцати часов утра. К одиннадцати Катя и приехала. По субботам пациенты были избавлены от процедур, их посещали родственники, друзья, коллеги по службе, так что слегка расслабленная атмосфера вроде как располагала и к знакомству, и к масштабному интервью с красочными подробностями о том, как «наши», «областные» сотрудничают не с кем-нибудь, а с самой ООН!
Однако по дороге в такси думалось почему-то не о работе, а о личном – о муже. И мысли все были какие-то невеселые, упаднические. Драгоценный тоже сейчас все по больницам, по клиникам, по санаториям со своим работодателем, прикрывается его болезнями, как щитом, – от нее, от Кати. Сначала говорил: возьмешь отпуск и приедешь ко мне – в Мюнхен, строил грандиозные планы. Она не взяла отпуска, не приехала. У нее были на то причины. И он не то чтобы рассердился или стал ее упрекать, а как-то сразу замолчал, перестал это даже упоминать, словно догадался…
Ну, да, да, да, она была перед ним виновата! Но это чувство вины уже не только угнетало, не только печалило, но и начинало раздражать.
Черт, виновата была она, Катя, а обвинить хотелось его – Драгоценного, который, в сущности, ни в чем перед ней не виноват. Напротив даже…
Углубляясь во все это, можно было лишь еще больше запутаться. И Катя решила в такси по дороге в госпиталь – все, хватит, довольно. Живем сегодняшним днем – вот есть раненый полковник-герой, у которого надо взять интервью, потом написать очерк, чтобы слезу вышибало, тиснуть его в разных там СМИ – ведомственных и гражданских. И это и есть все планы. Все ее личные планы.
– Вам пропуск заказан, но приказано о вас доложить, – объявил ей караульный на КПП госпиталя, когда она протянула свое удостоверение и сказала, что она к больному Приходько Олегу Ивановичу. – Подождите минуту.
Катя ждала в проходной, пока караульный кому-то звонил. Это было как-то странно. В госпитале Катя была десятки раз – навещала друзей, приезжала к своему коллеге – начальнику отдела убийств Никите Колосову. Он лежал в отделении травматологии в новом корпусе, помнится. И никогда особых «докладов» о ней, обычной посетительнице, никто не делал. «Это, наверное, потому, что был звонок из министерства насчет интервью, – решила Катя, надуваясь гордостью. – Или же этот полковник Приходько такая супершишка ооновская».
Из ворот выехала «Скорая». Через КПП тек бодрый поток посетителей. Все торопились скорее под крышу – день выдался ветреным, холодным, совсем не майским. Ночью лило как из ведра, кругом были лужи, с деревьев капало, а небо все сплошь затянули серые тучи, грозя новой непогодой. И дождь вскоре начал моросить, а потом припустил так, что все, кто прогуливался в госпитальном парке, поспешили под крышу.
– Капитан Петровская? – уточнил караульный. – Ну что же, проходите, вот ваш пропуск. Только сначала вас просили обязательно зайти на второй этаж – это в старом корпусе, в 22-й кабинет.
Катя глянула в пропуск – там было написано: старый корпус, третий этаж, 36-я палата. Выходит, именно там и лежал полковник Приходько. На втором же этаже (и это было известно всем посетителям) располагалась поликлиника госпиталя.