Полковник Колдер понимал, что творится в душе Вероны, знал, как она страдает в течение двух последних месяцев болезни, чувствовал ее депрессию. Верона уже начала немного рисовать, чтобы порадовать его, но скоро она оставила это занятие и убрала холсты и кисти в саквояж. Однажды она получила письмо, которое ее сильно огорчило. Колдер тихо проклинал его автора. Письмо было от бывшей подруги Маргарет Шо. После долгого молчания Маргарет написала, что помолвлена со студентом-медиком на год или два моложе ее. Они надеются пожениться, как только он получит свою степень. Маргарет думала, что Верона обрадуется, узнав, как она счастлива. В то же время она писала Вероне, что почти совсем не видит Стефана Беста, которому сейчас во всем сопутствует успех. Чтобы «развлечь» Верону, Маргарет сообщила, что имя Стефана часто упоминается с именем одной светской дамы, портрет которой он сейчас рисует и что, судя по слухам, он привязан к этой даме так же крепко, как когда-то к Вероне.
Это письмо показалось Колдеру очень тупым и довольно злобным. Конечно же, Маргарет добилась желаемого. Письмо пришло к Вероне сразу же после того, как она выписалась из больницы после операции. В ее тяжелом состоянии и мрачном состоянии духа вряд ли нужны были новости подобного плана. Казалось, это дошло до самого ее сердца – и сломало ту философию, которую Верона уже выработала, и жить с которой ей было проще. Она все рассказала об этом Стефану Колдеру.
– Мне ни к чему об этом беспокоиться, – сказала она и ухмыльнулась, – но мне обидно, что Стефан ведет такую жизнь. Я думаю, что эта женщина преследовала его. Он чертовски привлекателен.
Это было все, что она сказала. Затем она развернула письмо Маргарет и добавила:
– Я не удивлена, что Маргарет выходит замуж за парня, который моложе ее. Она любит командовать людьми. Я рада, что она нашла счастье. Я знаю, что она была в отчаянии, когда я покинула Лондон. Она тоже была влюблена в Стефана.
Полковник Колдер тихо воскликнул:
– О, чертов Стефан!
Он почувствовал яростную антипатию к молодому художнику, которого он не знал и не хотел бы с ним знаться. А что если все эти желания и страсти прекратятся, прекратятся смертью бедной маленькой Вероны. Она выглядела очень плохо, когда они сидели возле нее с Форбсом.
Полковник Колдер не мог не думать о Вероне и за Рождественским ужином, который он разделил с несчастным Форбсом. Колдер удивительно сильно привязался к этой молодой несчастной семье. И, стоя возле умирающей Вероны, он все время думал о своей Лоре. Неужели и это бедное милое дитя уйдет вслед за ней и растворится в страшной тишине, назад из которой никто не возвращается.
Форбс впервые за время службы не встретился в этот торжественный день со своими друзьями. Друзья все поняли правильно и от души сочувствовали майору. Супруги Кинтелы взяли его под свою опеку. Брауни играла роль матери, суетилась вокруг него. Новость о плохом состоянии Вероны омрачила души всех, кто знал ее. Ничего нельзя было сделать, кроме как успокаивать несчастного мужа, пытаться облегчить его страдания.
Был момент, когда Форбсу казалось, что все уже кончено. И вызови он сейчас мать Вероны, она уже не застанет дочь живой. Верона была в полу сознании и совсем затихшей. Медицина сделала все, что могла: переливание крови, кислородная подушка. Но ничего не помогало.
Форбс был в полном отчаянии, и ему предложили уйти. Верона, если к ней вернется сознание, не должна видеть его обезумевшее от несчастья лицо. Стефан Колдер остался.
Даже, когда он потерял женщину, которую любил, он не чувствовал себя таким взволнованным, как сейчас, в этой маленькой больничной палате. Ставни были закрыты и защищали комнату от безжалостно ярких солнечных лучей. В тусклом свете лицо Вероны казалось серым. Ее глаза глубоко впали. Она уже не принимала со вчерашнего дня никакого питания и даже воду.
Пульс едва прослушивался.
Стефан Колдер держал руку Вероны в своих сильных и теплых руках, его взволнованные глаза смотрели из-за роговой оправы.
Недавно он проконсультировался с двумя самыми толковыми врачами больницы. Они были уверены, что больше ничего нельзя сделать. Вопрос был только в том, когда именно остановится ее сердце.
Вдруг Верона открыла глаза. Она что-то прошептала. Колдер нагнулся над ней.
– Да, что случилось, дорогая?
Потрескавшиеся губы с болезненно голубоватым оттенком прошептали имя: «Стефан».
Колдер благодарил Бога за то, что рядом не было Форбса. Затем он взял инициативу в свои руки. Он приподнял каштановую голову Вероны и очень осторожно дотронулся губами до ее лба. Он заговорил так, как будто бы говорил с Лорой, своей единственной любимой женщиной. Колдер сказал:
– Да, моя дорогая… моя дорогая… Я здесь. Ты слышишь меня, Верона? Это Стефан говорит с тобой. Я здесь.
В ее глазах не было никакой жизни. Ее дыхание стало тяжелым, прерывистым, как будто что-то мешало ей дышать.
– Стефан, я хочу тебя видеть, – вновь сказала она.
Колдер еще ближе прижался к Вероне.
– Я здесь, моя дорогая Верона. Я здесь. Тебе нужно отдохнуть. Попробуй уснуть. О, моя дорогая, попробуй. Не отчаивайся Держись! Пожалуйста, мое дорогое дитя, держись.
Колдеру показалось, что его слова дошли до ее сознания.
Верона сделала длинный вдох. Она расслабилась в его руках.
– О, Стефан, дорогой. Я так хотела тебя видеть.
Сострадание Колдера вызвало ответную реакцию. Верона отозвалась на его сочувствие к ней. С бесконечным желанием спасти ее, помочь ей, вырвать ее из самих челюстей смерти, он продолжал делать то, что наметил. Но это было очень сложно.
– Я тоже хотел увидеть тебя, моя дорогая, – сказал Стефан над самым ухом Вероны, молясь про себя о том, чтобы сейчас никто не вошел в комнату, а то они могут не правильно понять действия старого офицера-медика.
Слова Колдера, казалось, дошли до сознания Вероны и успокоили ее. Жалкое тонкое тело стало совершенно влажным. Полковник положил ее голову на подушку и увидел, как на ее щеках появляется оттенок цвета. Даже ее губы неожиданно стали набирать красноту. И она улыбнулась. Это была душераздирающая улыбка, которую Стефан Колдер никогда не забудет. Верона сделала еще один глубокий вдох и прошептала:
– О, дорогой, дорогой Стефан, останься со мной.
– Я останусь, – сказал Колдер. – Поспи.
Обещай мне, что ты заснешь. Спи… Спи, Верона…
Колдер все повторял и повторял эти слова, успокаивал Верону, гладил ее волосы. Ее пальцы слабо обхватили его руку. Она опять заговорила.
– Как… чудесно – прошептала Верона. Больше она ничего не сказала. Закрыла глаза. Стефан смотрел на ее веки в голубых прожилках вен, на черные шелковистые ресницы, покоившиеся на впалых щеках. Им овладел внезапный страх, и он решил проверить ее пульс. И вдруг его сердце забилось от огромного облегчения. Пульс стал сильнее, определенно сильнее, чем минуту назад. Верона уснула. Бедное, несчастное дитя, подумал полковник. Его обман удался. Она приняла его за того, другого Стефана. Верона спала, держась за его руку. Тогда Стефан Колдер понял, что она будет жить.
Открылась дверь, в комнату вошла сиделка.
Колдер знаком руки подозвал ее поближе. Сиделка посмотрела на Верону и тоже приложила пальцы к ее тонкому запястью. И вдруг удивленно и вместе с тем радостно прошептала:
– Ей лучше. А, полковник, какое чудо… ей лучше…
В ту ночь Форбс Джеффертон тоже поверил, что Верона будет жить. Однако, она все еще была в критическом состоянии и только спустя неделю Форбс окончательно уверился в том, что Верона не покинет его навсегда.