Машинально руки Стефана обхватили ее, но делал он это совершенно равнодушно.
– Может быть, чуть-чуть, но не так, как бы ты хотела, Джулия. Жаль, что ты никак не можешь этого понять.
Женщина прикусила губу.
– Какой ты жестокий.
– Я честный. Честность и жестокость очень часто идут рука об руку, дорогая. Это неизбежно.
Руки Джулии сильнее сжали шею Стефана.
– Но ты же знаешь, что я обожаю тебя и готова ради тебя всем пожертвовать.
Стефан слегка сжал ее талию ладонями и рассмеялся.
– Мне совсем не нужны твои жертвы. Ярко-голубые глаза из-под накрашенных ресниц жгли его медленным огнем.
– Я молю Бога, чтобы они были тебе нужны.
– Но мне ничего не нужно.
– Почему ты так изменился? Когда-то ты был влюблен в меня.
Стефан нахмурился и беспокойно задвигался в круге, образованном ее руками.
– Джулия, милая… послушай! Все эти разговоры только расстраивают нас обоих. Мы столько раз обсуждали эту тему. Зачем повторять это снова и снова. Когда мы впервые встретились с тобой, ты очень привлекала меня, это правда. И мы очень хорошо проводили с тобой время. Я глубоко благодарен тебе за твое великодушие. Но я в самом начале предупредил тебя, что у меня нет серьезных намерений. Ведь я никогда не вводил тебя в заблуждение. Никогда не признавался тебе в любви.
Руки Джулии отпустили его шею. В эту минуту она выглядела старой, изможденной, бледной и только на щеках горели яркие пятна румян.
– Да, я знаю, ты никогда не признавался мне в любви. Я думаю, что ты никого не любишь, кроме себя самого. Ты самый отъявленный эгоист, какого мне приходилось встречать в жизни.
Стефан с облегчением вздохнул. Так-то лучше. Он предпочитал ссору признаниям в любви, которые вызвали бы в нем одно раздражение и даже тошноту. Его недолгое увлечение угасло. Вот и хорошо. Стефан постарался свести все к шутке.
– Ну, ну – а как насчет соринки в чужом глазу и бревна в своем? Разве наша маленькая Джулия не эгоистка? Вот она, здесь, наслаждается лондонской жизнью, в то время, как ее печальный супруг чахнет и страдает одышкой на горных вершинах.
Но он не дождался ответного смешка. Губы Джулии сжались в злую линию. Дрожащей рукой она зажгла сигарету и швырнула сгоревшую спичку в камин.
– Вилли может убираться к черту.
– Но, милая моя, ты все еще носишь его благородное имя вместе с его фамильными драгоценностями. Может, ты их тоже пошлешь вместе с ним к черту? – с издевкой спросил Стефан.
Джулия резко обернулась к нему.
– Ты прекрасно знаешь, что я не могу выносить даже одного вида этого старого занудного идиота и что его титул, как и его драгоценности для меня ничего не стоят.
Стефан тоже закурил сигарету.
– Тогда, дорогая, избавляйся от него, как хочешь, но, прошу тебя, не надейся, что я предложу себя в качестве твоего четвертого мужа.
Быстрым, порывистым движением Джулия вынула изо рта сигарету и посмотрела на него горящими глазами.
– Ты еще никогда не вел себя так нагло.
– Прости, Джулия, – сказал Стефан усталым голосом, – право, я не хотел тебя обидеть. Мы так хорошо проводили с тобой время, еще раз повторяю: я тебе так благодарен, но…
– О, да! – перебила его Джулия, поднимая голос до истерических ноток, – ты всегда был со мной честен… ты всегда говорил, что не можешь полюбить меня и так далее, и тому подобное. Старая пластинка. Заезженная. Меня от нее тошнит.
Стефан пожал плечами с таким видом, словно намекал, что тут он бессилен. Джулия посмотрела на него долгим тяжелым взглядом.
– У тебя кто-то есть?
– Уверяю тебя, нет. Никого нет, и я не намерен никого заводить. От женщин одни только неприятности. Я отправляюсь в скором времени за границу с одним своим приятелем. Прошу тебя, Джулия, смотри на вещи философски. Мне бы не хотелось ссориться с тобой. Куда лучше, если мы останемся друзьями.
При этих словах он отвернулся от женщины, нахмурив брови. Какое право имела Джулия Делимор, известная своими похождениями, смотреть на него так, будто он нанес ей смертельный удар. Это не входило в правила игры. Своим поведением она внушала ему отвращение. Стефан всегда чутко относился к страданиям других, несмотря на обвинения Джулии в эгоизме.
– Друзьями! – Джулия произнесла это слово со смесью ненависти и горечи. Она сделала попытку овладеть собой. В ее планы не входило подвергать свою гордость слишком сильному унижению и впадать в постыдную слабость в тщетной попытке удержать мужчину, которого она, очевидно, уже потеряла. Джулия закурила другую сигарету. Ее руки дрожали, когда она положила свою маленькую золотую зажигалку обратно в сумочку. Потом она рассмеялась, и в ее смехе звенел металл.
– Какими же мы будем друзьями, Стефан? Чувствительными и поверяющими друг другу свои тайны, или же такими, которые раскланиваются на улице, говоря при этом: «заходи ко мне как-нибудь»… – Джулия опять рассмеялась.
– Мне жаль, что ты так это воспринимаешь, Джулия, – сказал Стефан низким голосом.
– А как ты хочешь, чтобы женщина воспринимала отказ? С воплем радости вроде: «я так на это надеялась»? В самом деле, Стефан, из какого теста ты сделан? По-видимому, у тебя камень в том месте, где должно быть сердце.
Стефан начал медленно покрываться краской. Что эта женщина знает о его сердце, подумал он с горечью. Разве она понимает, как он глубоко несчастлив? Просто он не мог ни с одной женщиной продолжать отношения, если огонь выгорал. И Стефан сказал:
– Давай не будем спорить, из чего сделано мое сердце. Мне было бы куда больше по душе, если бы ты сказала мне, что мы сможем остаться друзьями, и что ты согласна, чтобы я закончил твой портрет…
–..И дал звонок, чтобы опускали занавес, – закончила за него Джулия.
Ее грудь лихорадочно вздымалась. Потом она снова рассмеялась.
– Ну что ж. Это не имеет значения. Наверное, так и должно быть. Единственный мужчина, которого я полюбила по-настоящему… Видимо, за все нужно платить. Когда-то я тоже не слишком хорошо обходилась с теми мужчинами, которые любили меня, но которых не любила я.
– Разве я обходился с тобой плохо? – спросил Стефан с той неожиданной обезоруживающей улыбкой, которая смягчила его жесткое, изможденное лицо.
Джулия глубоко затянулась сигаретой.
– Да, я признаю, что ты никогда ничего мне не обещал. Между нами не было обмана. Но ты жесток. Иногда, даже когда мы занимались с тобой любовью, у меня появлялось странное ощущение, что ты равнодушен и далек от меня.
– Прости, – проговорил Стефан все тем же мягким голосом.
– А все дело в том, что ты все еще любишь ту девушку, Верону, которая вышла замуж за другого, правда?
Стефан отшатнулся, словно одно только слово «Верона» взломало стену равнодушия, на которую всегда жаловались Джулия и женщины до нее, терзая его за это. Вот уже почти три года он ничего не слышал о Вероне. От близнецов Тернер, с которыми Верона изредка переписывалась, он знал только то, что она до сих пор на Ближнем Востоке. По-видимому, счастлива. Но ни Эвелин, ни Ноэль не получали от нее известий с прошлого лета. Стефан, стоя в своей студии и глядя поверх головы Джулии на небольшую картину маслом, изображающую гавань Дьеппа, которая висела на дальней стене, понимал, что Джулия права. Он никогда не был по-настоящему влюблен ни в кого, кроме Вероны, и до сих пор любил ее. Один Бог знает, почему. Кроме красоты и странной и обольстительной смеси целомудрия и страсти, которую выдавали ее глаза, ее губы, у нее была масса недостатков. Слабая, нерешительная, беспомощная перед «ударами судьбы» – она предала свою сердечную любовь и свободу духа, не говоря уже об искусстве, ради преимуществ «удачного замужества». Нежное, но ни на что не пригодное существо – вот что такое Верона. Отнюдь не объект поклонения мужчины. И все же он боготворил ее.
Он все стоял, тупо глядя на маленькую картину, которую она отдала ему для выставки. Верона тогда сказала, что заберет ее обратно, как только вернется домой. Стефан знал, что не осмелится посмотреть назад, на противоположную стену мастерской, где в нише висела картина «La Femme Abandonee». Портрет Вероны. Только он один видел ее такой.